Как только Элиза обзавелась постоянным местом жительства, она написала Тао Цяню на адрес китайской харчевни в Сакраменто, сообщила свое новое имя – Элиас Андьета – и попросила совета в борьбе с дизентерией: единственное средство, которое было известно ей самой, – это кусок сырого мяса, привязанный к животу поясом из красной шерсти; так поступала няня Фресия в Чили, но здесь такое лечение не приносило желаемых результатов. Элиза отчаянно скучала по Тао Цяню; иногда утром она просыпалась, держа в объятиях Тома-без-Племени, которого во сне принимала за
В конце января 1850 года ударили крепкие морозы. Люди боялись выходить из домов, поселок как будто вымер, и за две недели в борделе не появился ни один клиент. Было так холодно, что вода в умывальных тазах промерзала, несмотря на постоянно работающие печки; коня Элизы иногда по ночам приходилось заводить в барак, чтобы спасти от участи других животных, которые к утру превращались в глыбы льда. Женщины спали на кроватях по двое, и Элиза спала вместе с мальчиком – она прониклась к нему ревнивой и неистовой нежностью; мальчик был хмур, но отвечал безусловной взаимностью. Единственным человеком в караване, который мог бы соперничать с Элизой, была Громила Джо. «Однажды у меня будет сын, такой же сильный и храбрый, как Том-без-Племени, только гораздо веселее. Этот мальчонка никогда не смеется», – рассказывала Элиза в письме Тао Цяню. Бабалу Плохой не умел спать по ночам; он проводил долгие часы в темноте, вышагивая по бараку в теплых сапогах, потертых мехах и накинутом на плечи одеяле. Бабалу перестал брить голову, макушка его поросла коротким волчьим мехом – таким же, как и на его куртке. Эстер связала великану шапочку из светло-желтой шерсти – она покрывала его голову до самых ушей и придавала ему вид ребенка-переростка. Именно Бабалу однажды под утро услышал слабый стук и сообразил, что эти звуки не похожи на звуки природы. Держа пистолет на изготовку, Бабалу приоткрыл дверь в барак и заметил бесформенный куль в снегу на пороге. Великан встревожился, позвал Джо, и они, борясь с ветром, грозившим сорвать дверь с петель, вдвоем затащили находку в барак. Это был полузамерзший человек.
Оживить гостя оказалось непросто. Пока Бабалу его растирал и заливал в рот бренди, Джо разбудила девушек, они подкинули дров в печи и вскипятили воду для ванны; мужчину погрузили в лохань, там он понемногу пришел в себя, из синего сделался розовым и сумел произнести несколько слов. Его нос, ступни и ладони были обморожены. Мужчина в лохани рассказал, что он крестьянин из мексиканской Соноры, пришел, как и тысячи его земляков, на калифорнийские прииски. Спасенный назвался Джеком – определенно, это привычное для гринго имя было ненастоящим, но ведь и другие обитатели этого дома пользовались вымышленными именами. В течение следующих часов Джек не раз оказывался на пороге смерти, но, когда уже начинало казаться, что больше для него ничего не возможно сделать, он возвращался из мира иного и глотал еще несколько капель бренди. В восемь часов, когда ветер наконец утих, Джо велела Бабалу отправляться за доктором. Когда эти слова услышал мексиканец, до сих пор лежавший неподвижно и, как рыба, хватавший ртом воздух, он широко распахнул глаза и перепугал всех громогласным «нет!». Никто не должен знать, что он здесь, потребовал Джек так яростно, что никто не отважился с ним спорить. Объяснений и не требовалось: было очевидно, что у парня проблемы с законом, а этот поселок с виселицей на площади – последнее место, где стал бы искать убежища беглый преступник. Только жестокая метель заставила его выйти к людям. Элиза ничего не сказала, но ее тоже не удивила реакция этого человека: от него пахло злодейством.