Дочь понтифика

– Скандал! Единокровные братья глаза друг другу выкалывают, а его волнует скандал!

– Есть вещи, которые ты не можешь…

– Понимать? – договаривает она с вопросительной интонацией, полной сарказма. – Ошибаешься, очень даже могу. Я прошла отличную школу обмана и подлости и уж в них-то прекрасно разбираюсь. А вот как можешь ты, именно ты, мой муж, ставить практические соображения выше истины и справедливости, действительно никак не пойму.

Альфонсо пожимает плечами.

Лукреция порывисто выходит из комнаты, бросив под конец:

– Извини за нравоучительность, но ложь, какие бы цели ни преследовала, может привести только к новым несчастьям.

Так оно и произошло: через некоторое время зрение Джулио почти полностью восстановилось, но теперь жажда мести застила ему глаза. Он вошел в сговор с Ферранте д’Эсте, еще одним братом, чтобы выступить против герцога и кардинала.

План провалился. Ферранте был схвачен, Джулио удалось скрыться в Мантую. Но Франческо Гонзага, не желая конфликтовать с Альфонсо, согласился передать беглеца герцогу, потребовав, впрочем, при этом гарантии, что смертная казнь, к которой уже приговорили заговорщиков, будет отменена.

Феррара. Посреди площади, заполненной народом, возведен эшафот. На нем – палач, готовый к работе. Рядом – Ферранте, приготовившийся к смерти. Подъезжает повозка с закованным в цепи Джулио. Охраняющий его стражник вручает герцогу письмо от маркиза. Альфонсо читает послание вслух: «Надеюсь, ты сдержишь данное слово и помилуешь своих братьев, несмотря на содеянное ими».

Оторвав взгляд от строк, герцог видит Лукрецию, скачущую верхом к эшафоту, машет рукой палачу – мол, свободен, приказывает охране:

– Этих двоих – в подземелье! – и обращается к зрителям захватывающего действа: – Представление окончено! Расходитесь по домам!

Одни умирают, другие рождаются

Несколько месяцев спустя Франческо, приехав из Мантуи, соскочил с коня и, перепрыгивая через ступени, устремился в покои Лукреции, откуда слышались оживленные голоса супругов д’Эсте.

Войдя, Гонзага смущенно говорит:

– Простите за вторжение, но у меня неотложные вести.

– Если речь о новостях из Испании, – смеется Лукреция, – то мы уже осведомлены.

– И уже несколько дней, – подхватывает Альфонсо.

– Боюсь, ваши сведения несколько устарели, – мнется маркиз.

– Вот что мы знаем, – пытается внести ясность герцог. – Он выпрыгнул из окна цитадели Ла-Мота, в которой содержался, сиганул с высоты в пятнадцать локтей, слегка повредил ногу и плечо, но зато обрел свободу.

Маркиз не унимается:

– Это еще не всё. Я должен…

Лукреция перебивает, с гордостью восклицая:

– И возглавил армию короля Наварры, своего свекра!

Франческо вновь пытается вставить слово:

– Мне очень неприятно…

– Что же здесь неприятного? – опять не дает договорить герцогиня. – Во главе войска он как рыба в воде!

– Да послушайте же! – наконец выпаливает Гонзага. – Командуя осадой Вианы, он попал в засаду и погиб.

– Чезаре! – подобно подбитой птице вскрикивает Лукреция. – Они убили нашего Чезаре!

Больше она не в силах ничего сказать, голос прерывается, остекленевший непонимающий взгляд переходит с Франческо на Альфонсо, и герцогиня Феррарская падает на грудь мужа, захлебываясь слезами.

В тот же вечер она отправляется в монастырь Корпус Домини, и целую неделю о ней ни слуху ни духу.

Прошло чуть меньше года. Снова перед нами дневник Лукреции: «5 апреля 1508. Я бесконечно счастлива. Вчера появился на свет наш сын, мой и Альфонсо, здоровый и очень подвижный. Площадь под окнами дворца полна народа: они кричат по традиции, принятой во всей Романье и Эмилии: “O! è né ‘o pa. Ercule ol sciame”. Что значит: “Снова родился отец, вот он! Имя его – Эрколе”».

Никто ни в чем не виноват

Проходит еще несколько месяцев. Лукреция у себя в будуаре. Тишь да гладь да божья благодать. Стук в дверь.

– Войдите!

Входит взволнованный Франческо. Даже не поздоровавшись, спрашивает:

– Надеюсь, ты тут ни при чем?

– При чем ни при чем?

– Не делай вид, что ничего не знаешь.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ну как же! Двадцать две колотые раны! Нужен поистине испанский темперамент, чтобы не ограничиться пятью-шестью. Какая-то неудержимая ярость!

– Или ты сейчас же мне все объяснишь, или разговор окончен. О ком речь?

– Убит Эрколе Строцци.

– Боже мой, Эрколе! Когда же это случилось?

– Сегодня ночью.

– Кого-нибудь подозревают?

– Я, как видишь, – тебя.

– Если ты сейчас же не прекратишь, я действительно достану нож, но жертвой станет маркиз Гонзага.

– Ладно, ладно, ради всего святого, не сердись. Я пошутил.

– Ах, пошутил?! Этот уж мне солдафонский юмор! Может, ты вообще всё выдумал?

– У меня бы воображения не хватило. Увы, его закололи как свинью. И совершенно не ясно, кто это сделал.

– И ты с этой новостью сразу примчался ко мне? Почему?

– Ну ты ведь с ним дружила… Впрочем, главная моя новость – другая: через месяц я отправляюсь на войну.

– И ты тоже?

– А кто еще?

– Альфонсо предупредил меня недавно о своем довольно скором отъезде. С кем же ты собираешься биться?

– Я, знаешь ли, буду в папской армии.