Дочь понтифика

– В папской? Ты же терпеть понтифика не мог!

– А теперь не буду терпеть венецианцев. Мы создали лигу, и скоро Венеция как таковая перестанет существовать.

– Странно мне это. Юлий II спит и видит, как бы захватить земли этой республики, но тебе-то что за дело? Он и Мантую мечтает заполучить, и Феррару.

– Моя дорогая, ты ничего не понимаешь! Политика похожа на бальный танец.

– В каком смысле?

– В таком, что кружение идет безостановочно. Дамы меняют кавалеров, кавалеры меняют дам, каждый и каждая танцуют так, как удобнее и выгоднее в данный момент. Мир неизбежно приводит к войне, война ведется во имя мира – на том и стоит этот мир, уж прости за нечаянный каламбур. Во всяком случае, так думаем мы – участники Камбрейской лиги.

Раздают мясо, доставайте мясорубки

Но кто же эти участники? Вот они: Людовик XII, король Франции, Максимилиан I Габсбург, император Священной Римской империи, Фердинанд II Арагонский, король Неаполя и Сицилии, Карл III, герцог Савойский… Короче говоря, почти вся монархическая Европа, включая Альфонсо I д’Эсте и Франческо II Гонзага. Цель членов лиги – поделить между собой огромные владения Светлейшей Республики Венеция. Каждому будет причитаться свой кусок пирога. Впрочем, Феррара и Мантуя новых земель не получат – зато сохранят свои.

Одним словом, бойня началась. Вскоре армия венецианских наемников потерпела серьезное поражение в битве неподалеку от деревни Аньяделло. Об истинных причинах подобных кровопролитий прекрасно рассказал чуть позже драматург Анджело Беолько[38] устами солдата-крестьянина, героя комедии «Речь Рудзанте, вернувшегося с войны». Мы же, как всегда, будем пользоваться в своем рассказе строго документированными историческими фактами.

Рудзанте

Итак, что побудило союзников, иначе говоря Камбрейскую лигу, с таким единодушием и воодушевлением напасть на Светлейшую Республику? Жажда наживы. Венеция была богата, могущественна, обширна, густонаселенна, она процветала, ее банки и торговые компании распространились повсюду…

Грех не поживиться!

Время больших перемен

Пока лига делила шкуру Светлейшей Республики, в Ферраре возникла профессиональная актерская труппа – одна из первых в Европе. Создал ее придворный комедиограф, отвечавший за организацию различных дворцовых празднеств, Лудовико Ариосто. Он же сочинил и поставил пантомиму, высмеивающую сложившуюся политическую ситуацию – нелепую до абсурда и до абсурда же пугающую.

В прологе на сцену выходили шуты и начинали сражение, буквально кромсая побежденных на куски. Ну не совсем буквально: руки-ноги отрывали и отсекали куклам, искусно подменяя ими незаметно исчезающих за занавесом живых актеров.

Затем в зловеще-комическом танце появлялись дзанни[39] с тачками и тележками – мусорщики, вилами собирающие кукольные останки и увозящие их со сцены, а на освободившееся пространство актеры в одежде прелатов выкатывали трон, на котором сидела Жанна д’Арк, олицетворяющая, разумеется, Францию.

Следом появлялся император Максимилиан, в руках у него глобус – соответствующим образом разрисованный воздушный шар. Владыка Священной Римской империи небрежно отшвыривал изображение Земли, и тут же из-за кулис ему кидали другое, уже большего размера.

Воздушные шары-глобусы летят со всех сторон. Ими ловко жонглирует невесть откуда взявшийся король Испании. На подмостки выбегает Хуана Безумная[40] с трезубцем в руках и, весело приплясывая, протыкает шар за шаром; они сдуваются, громко бумкая.

Из зала на сцену поднимается некто в папском одеянии и маске, гротескно напоминающей лицо Юлия II. Кардиналы помогают ему взобраться на деревянный куб. Понтифик распахивает мантию, под ней оказывается кольчуга, на бедре – меч. Вынув его из ножен, папа начинает благословлять оружием своих прелатов, но, распалившись, сносит окружающим головы, одному за другим. Обезглавленные, они, покачиваясь, скрываются за кулисами. Не станем хвастаться, будто нам известен секрет этой бутафории.

В центре следующего эпизода – снова Жанна д’Арк, Франция. Дзанни подносят ей несколько пергаментных свитков (пергамент, как мы понимаем, не настоящий). Свитки разворачивают, и оказывается, что на них символически изображены города Ломбардии: Брешиа, Бергамо, Крема, Кремона и, наконец, Милан. Святая воительница разрывает ненастоящий пергамент на кусочки и пытается проглотить их, а те, что не лезут в глотку, отплевывает. Поглощая условные территории, Жанна становится все толще – и вот доспехи на ней трескаются и распадаются. Но она продолжает пергаментную трапезу, разрастаясь на глазах. Другие «государства» в испуге разбегаются.

Вновь появляется понтифик – на этот раз из оркестровой ямы. Над головами зрителей проплывает по воздуху гондола. Ею правит венецианский дож. Пантомима сменяется диалогом.

Папа римский. Государь! Не пора ли нам заключить мир, чтобы не было хуже?

Венецианский дож. С чего бы это, святой отец? Сам начал войну, а теперь просишь о мире?

Папа римский. Погляди, как разрослась Жанна! Чего доброго, она всех нас раздавит!