Дочь Рейха

– И кое-что я уже сделал. Я связался с партнерами дяди Йозефа в Лондоне, и мы учредили новую компанию «Келлер и К^о». Британцев хлебом не корми, дай открыть новое дело. Для них это признак прогресса, залог будущих прибылей и процветания. Как только я окажусь на месте, сразу примусь за дела. Если бизнес пойдет хорошо и мне удастся убедить партнеров в том, что для его развития мне нужны папа и дядя Йозеф, то все получится – им позволят приехать. – По его голосу я слышу, что он и сам не очень-то в это верит.

Я снова вспоминаю Ингрид и гестапо.

– Как скоро ты сможешь уехать?

– Пока не знаю. Мы еще не заплатили налог на выезд, в этом загвоздка. Бабушка пытается организовать передачу городу своей коллекции картин и мебели, чтобы сохранить за собой дом. Комнаты верхнего этажа мы сдаем жильцам, и это все, что у нас осталось. Без них мы нищие.

Некоторое время мы молчим, думая каждый о своем.

– Как я хочу поехать с тобой, – шепчу я ему. – А, Вальтер? Может быть, рискнем? Вдруг у нас получится? Как мне жить без тебя здесь? Как быть частью этого… – я подыскиваю подходящее слово, – нацистского безумия, если я в него больше не верю? Если я вижу, что жизнь ужасна, что все идет не так…

Вальтер поворачивает ко мне голову, в его глазах тоска.

– Даже если бы мы сумели сделать тебе визу – что невозможно, ты знаешь, – мы все равно не могли бы быть вместе. Я имею право жить в Англии только как муж Анны. Сначала я должен буду зарегистрироваться как иностранец и получить вид на жительство сроком на год. Чтобы продлить его, мне придется чем-то оправдать свое пребывание в стране. Если отец Анны лишит меня финансовой поддержки, меня тут же снова вышлют в Германию. И тогда прощай надежда спасти моих родителей. А ведь он вряд ли согласится поставить на карту так много, если за мной в Англию приедешь ты. Кроме того, тебе будет там небезопасно. Гестаповцы найдут тебя там и убьют. На твоем примере они покажут свою силу всем, кто в Германии настроен против нацизма. Ты должна это понимать.

Угрюмые деревья обступают нас со всех сторон. Облака тяжелыми брюхами чиркают по их вершинам. Наш уединенный уголок весь пропитан тоской. Вальтер хочет меня поцеловать, но я отворачиваюсь.

– Хетти… посмотри на меня, пожалуйста.

Ком в горле растет, твердеет.

– Я буду так скучать по тебе, что не смогу жить, – наконец шепчу я.

– Я надеюсь, что придет день, когда это безумие закончится. Если нам повезет, то Англия, Америка и весь западный мир будут воевать за свободу. В том, что Гитлер развяжет большую войну, сомнений нет. Чем она закончится – один Бог знает. Но надо надеяться. А пока тебе придется научиться молчать и жить, как прежде, ничем не выдавая своего несогласия с тем, что происходит вокруг. Никто не должен знать, каковы твои мысли на самом деле. – Кончиками пальцев он нежно вытирает слезы с моих щек. – А я буду любить тебя всегда, до самого конца жизни. Знай это и помни, даже если случится самое худшее и ты никогда больше не услышишь обо мне. – Голос у него срывается, да и говорить больше не о чем: все главное сказано.

Вечером, за ужином, мама едва ковыряет еду, зато папа с наслаждением уписывает за обе щеки. Я гоняю вилкой по тарелке кусок жирной свинины: от ее насыщенного мясного запаха меня тошнит.

Ингрид приносит выпечку и маленькие бокалы сладкого десертного вина: каждый на два глотка. Я долг о держу вино во рту, стараясь смыть вкус жареного мяса. И смотрю на Ингрид, пытаясь догадаться: она это или не она?

Горничная старательно избегает моего взгляда.

Зато, кашлянув, ко мне поворачивается папа:

– Мы с твоей матерью говорили о тебе.

Его водянисто-голубые глаза серьезно глядят на меня из-под покрасневших век. От него веет усталостью. Смерть Карла, словно саван, по-прежнему окутывает нас всех.

– Скоро ты окончишь школу, и мы приняли решение о том, что ты будешь делать дальше.

– Я хочу поступить в университет. Ты же знаешь. Я мечтаю стать доктором…

– Герта, хватит об этом! – одергивает меня папа. – Это невозможно.

– Я могу учиться за границей.

– Никаких университетов! – презрительно фыркает он. – Это исключено. Поступишь в школу для домохозяек.

– Что?! – взвизгиваю я. – Не хочу я ни в какую школу для домохозяек! Там учат только шить, обмениваться любезностями на вечеринках с коктейлями да устраивать обеды на двенадцать человек! И вообще, я не хочу замуж, зачем…

– Не смей говорить так с отцом! – прикрикивает на меня мама. – Ты ужасно грубо себя ведешь.

Под их гневными взглядами я умолкаю. Но продолжаю гореть внутренне.

– Мы даем тебе слишком много воли. Свобода развратила твой ум. Позволь тебе напомнить, – папин голос угрожающе понижается, – что эгоистичные желания, если им не противодействовать, подпишут человеческой цивилизации смертный приговор. Долг прежде всего, превыше всех и вся. И потом, – добавляет он, – что значит «не хочу замуж»? Замуж хотят все. Брак полезен молодым девушкам, он отучает от легкомыслия, не дает отбиваться от рук.

– Я не… Что значит «слишком много воли»? Что я такого сделала? – (Родители не отвечают.) – Я знаю свой долг. Я не понимаю…