Дочь священника

Происходило это по разным причинам. Начнём с того, что на некоторых полях хмель был плохой. Опять-таки, день ото дня случались задержки, из-за которых впустую проходил час, а то и два. Когда одна плантация заканчивалась, нужно было переносить свой короб на следующую, которая вполне могла находиться и в миле от первой. А потом могло оказаться, что произошла ошибка, и вся группа, вместе со своими коробами (весом в центнер), тащась куда-то ещё, вынуждена была потратить впустую ещё час. Но хуже всего был дождь. Сентябрь в том году был неудачный – дождь шёл каждый третий день. Иногда всё утро и полдень ты, несчастный, дрожишь, укрывшись под неподвязанными стеблями. С накинутого на плечи мешка стекают струйки воды, а ты ждёшь, когда закончится дождь. Собирать в дождь невозможно. Хмель слишком скользкий – с ним не управиться. А если ты всё-таки сорвёшь его, то никакой пользы – один вред: пропитанный насквозь водой он сомнёт весь собранный хмель в коробе, будто там ничего и не было. Иногда можно провести на плантации целый день, а заработать один шиллинг или того меньше.

Для большинства сборщиков это не имело значения, так как почти половину из них составляли цыгане – а они привыкли к нищенским зарплатам. Большая часть другой группы состояла из респектабельных жителей Ист-Энда, домохозяек, хозяев маленьких магазинчиков и им подобных. Они приехали пособирать хмель на время отпуска, и их удовлетворяло уже то, что они заработали на дорогу в оба конца, да ещё немного повеселились в субботние вечера. Фермеры это знали и играли на этом. И в самом деле, если бы сбор хмеля не воспринимался здесь как отпускное времяпрепровождение, эта отрасль тотчас бы пришла в упадок, ибо цены на хмель сейчас очень низкие, и фермер не может позволить себе платить сборщикам прожиточный минимум.

Дважды в неделю можно брать «задаток» – не более половины заработанного тобой. Если ты уйдешь до окончания сбора хмеля (вещь для фермеров весьма неудобная), тебе имеют право заплатить из расчета пенни за бушель (вместо двух пенсов) – и это получится как раз половина того, что они тебе должны. Все знали, что существовала практика к концу сезона, когда все сборщики не хотели терять честно заработанное и потому не хотели жертвовать этими деньгами уходя раньше времени, фермеры обычно сокращали расценки с двух пенсов за бушель до пенса или полпенса. Забастовки были практически невозможны. У сборщиков не было профсоюза, а старшим в группах, вместо того чтобы платить два пенса за бушель, как остальным, выдавали недельную сумму – выплата, которая, в случае забастовки, автоматически прекращалась. Поэтому, естественно, они готовы были призвать и Бога, и дьявола, лишь бы забастовки не допустить. Такими мерами фермеры держали сборщиков в ежовых рукавицах, но винить в этом фермеров было бы опрометчиво: корень зла лежал в низких ценах на хмель. К тому же, как позднее поняла Дороти, мало кто из работников имел малейшее представление о том, сколько именно он заработал. Система сдельной работы была хорошей маскировкой низкого уровня оплаты труда.

Первые несколько дней, пока Дороти и Нобби не могли получить свой задаток, они почти умирали от голода, и так бы вместе и умерли, если бы другие сборщики их не подкармливали. Все были необычайно добрыми. Подальше в их ряду хижину побольше делила группа людей, среди которых были продавец цветов по имени Джим Барроуз и еще один мужчина, Джим Тёрл, санитарный работник одного из больших лондонских ресторанов. Сами близкие друзья, они были женаты на сёстрах, и им сразу понравилась Дороти. Они следили, чтобы Дороти с Нобби не голодали. В первые несколько дней каждый вечер Мэй Тёрл, пятнадцатилетняя девушка, приходила к ним с кастрюлькой тушеного мяса, которое передавала им с заученной беззаботностью, в которой не было и намёка на благотворительность. Объяснение было всегда одно и то же:

– Пожалуйста, Эллен! Мама говорит, что собиралась выбросить это мясо. Но потом подумала, может, вы захотите взять. Ей оно ни к чему, и она говорит, вы окажете нам любезность, если возьмёте.

Просто невероятно, до чего ж много всяких вещей в эти первые дни Тёрлы и Барроуз «собирались выбросить». Один раз они даже отдали Нобби и Дороти половину тушёной свиной головы. Да и помимо еды, они отдали им несколько котелков и жестяную тарелку, которую можно было использовать как сковородку. Но лучше всего было то, что они не задавали неприятных вопросов. Они прекрасно понимали, что в жизни Дороти была какая-то тайна. «Это же видно, – говорили они, – Дороти из другого круга, более респектабельного». Однако они считали нетактичным расспрашивать её об этом. Необходимость изобретать себе фамилию возникла у Дороти только через две недели пребывания на ферме.