Дочь священника

Естественно, в лагере поднялся ужасный шум. Дороти вышла из своей хижины посмотреть, в чём дело, и увидела, что все сбегаются к освещённому огнями кругу людей. Она побежала за остальными. Холодок страха пронзил её насквозь, потому что ей показалось, что она уже знает, что случилось. Ей удалось пробраться в первые ряды, и она увидела именно то, чего так боялась.

Там стоял Нобби, захваченный огромным полицейским; ещё двое полицейских держали за руки двух испуганных молодых людей. Один из них, бедный мальчик, совсем ребенок, которому едва ли исполнилось шестнадцать, горько плакал. Мистер Кеарнз, мужчина крепкого телосложения, с седыми усами, вместе со своими помощниками охранял украденное, которое нашли в соломе в хижине Нобби. Вещественное доказательство А – груда яблок. Вещественное доказательство Б – несколько пёрышек цыплёнка с пятнами крови. Нобби заметил среди толпы Дороти, улыбнувшись, одарил её блеском всех своих больших зубов и подмигнул. Крики людей слились в неопределённый шум.

«Гляди-ка, как малой-то ревёт! Вот з…ц! Отпустите его! Позор-то какой, такого ребеночка иметь! Поделом этим малолетним бестиям – нам всем беда из-за них!..

– Вам всегда только бы свалить всю вину на сборщиков! Кажись вы без нас ни одного поганого яблочка никогда не теряли! Отпустите его!

– Заткнись лучше! А если б эти поганые яблочки были твои? Ты б тогда так выступала?» – и т. д., и т. д., и т. д. А затем: «Расступись, братва! Мать этого дитяти идёт!»

Огромная женщина-бочка, с гигантской грудью, с разметавшимися по спине волосами, силой прокладывала себе дорогу среди толпы людей. Рёв её обрушился сначала на полицейского и мистера Кеарнза, потом на Нобби, который сбил её сына с правильного пути. В конце концов, помощникам фермера удалось оттащить её в сторону. За воплями женщины Дороти расслышала, как мистер Кеарнз грубо допрашивает Нобби:

– А теперь, молодой человек, просто признайся. Говори, с кем ты делился яблоками? Мы должны положить конец этой воровской игре, раз и навсегда! Признавайся! И наверняка тебе это зачтётся!

Нобби ответил беспечно, как всегда:

– Зачтётся твоей ж…!

– Ты таким макаром со мной-то не говори, молодой человек. А то ведь тебе перед магистратом пожарче будет!

– Как бы твоей ж… пожарче не стало!

Нобби улыбался. Восторгался собственным остроумием. Перед тем, как его увели, он поймал взгляд Дороти и подмигнул ей. После этого она его больше никогда не видела.

Крики ещё продолжались, и даже когда взятых под стражу увели, некоторые продолжали освистывать полицейских и мистера Кеарнза, однако вмешиваться никто не осмеливался. Дороти между тем скрылась. Она даже не попыталась задержаться, чтобы выяснить, не будет ли у неё возможности попрощаться с Нобби. Она была слишком напугана, слишком обеспокоена – ей хотелось сбежать. Она не могла унять дрожь в коленях. Когда она вернулась к своей лачуге, женщины, сидевшие рядом, возбужденно обсуждали арест Нобби. Дороти закопалась в солому как можно глубже, чтобы туда не доносились их голоса. Их разговоры продолжались до полуночи, и они, конечно же, утешали Дороти и задавали ей разные вопросы, так как не сомневались, что она была «подружка» Нобби. На вопросы Дороти не отвечала – притворялась спящей. Но она прекрасно понимала, что в эту ночь ей будет не до сна.

Произошедшее испугало и расстроило Дороти. Причины для такого сильного испуга не было, объяснения – тоже. Опасности для неё не было никакой. Помощники фермера не знали, что она пользовалась украденными яблоками (если уж на то пошло, то почти каждый в лагере был в доле), и Нобби никогда бы её не выдал. Нельзя сказать, что она очень переживала за Нобби, которого, в общем-то, не страшила перспектива провести месяц в тюрьме. Но что-то происходило у неё внутри, изменение состояния её сознания.

Ей стало казаться, что она совсем не тот человек, которым была час назад. В ней самой, да и вокруг неё, всё изменилось. Казалось, с глаз её сошла пелена, высвободив мысли, чувства, страхи, о существовании которых она забыла. Сонная апатия последних трёх недель разлетелась вдребезги. Она, и правда, жила последнее время точно во сне, в особенном состоянии, похожем на сон, когда человек всё принимает и ни о чём не спрашивает. Грязь, лохмотья, попрошайничество, воровство – всё это казалось ей естественным. Даже потеря памяти казалась ей делом естественным, вернее, она об этом до настоящего момента просто не задумывалась. Вопрос «Кто я?» тускнел в её сознании, пока, наконец, не был и вовсе забыт. И только сейчас он вернулся с настоятельной необходимостью.

Почти всю ту несчастную ночь вопрос этот вертелся у неё в голове. Но беспокоил её не столько сам вопрос, сколько осознание того, что вот-вот на него будет дан ответ. Память возвращалась к ней, это ясно, и какое-то отвратительное потрясение вместе с ней. Практически, она боялась того мига, когда ей откроется, наконец, кто она. Прямо у порога её сознания ожидало Дороти то, с чем она не хотела столкнуться лицом к лицу.