Дочь священника

Любой, имеющий опыт человек, объяснил бы ей, что так и должно было быть. В её ситуации нечего было думать, что кто-либо рискнёт её нанять. Поношенная одежда, отсутствие рекомендаций – всё было против неё. К тому же её речь, которую было не замаскировать, и которая выдавала в ней человека образованного, не оставляла ей никаких шансов. Работавшие на сборе хмеля бродяги и кокни не замечали её манеры говорить, но домохозяйки из пригорода быстро это улавливали, а это отпугивало их точно так же, как отсутствие багажа отпугивало домовладелиц. Стоило им услышать, как Дороти говорит, они моментально распознавали в ней женщину определённого круга, и игра была проиграна. Она постепенно привыкла к появлявшемуся у них испуганному, удивлённому выражению лица, как только она открывала рот, привыкла к подозрительному женскому взгляду, переходившему с её лица к израненным рукам, к заплаткам на юбке. Некоторые женщины напрямик спрашивали её, почему девушка её социального круга ищет работу прислуги. Нюх им подсказывал, что эта девушка «попала в беду», что означало, имеет незаконнорождённого ребёнка, и, задав несколько вопросов, старались избавиться от неё как можно быстрее.

Как только у Дороти появился адрес, она написала отцу, и потом, когда на третий день ответа не пришло, она написала снова, на этот раз – в отчаянии, ибо это было её пятое письмо, а четыре уже остались без ответа. Она написала, что, должно быть, умрёт с голоду, если он теперь же не вышлет ей денег. Возможность получить ответ существовала только до конца недели, когда истечёт время её пребывания «у Мэри» и её вышвырнут вон, потому что она не сможет платить.

Между тем она продолжала бесполезные поиски работы, а деньги её таяли со скоростью шиллинг в день – сумма, достаточная для того, чтобы не умереть с голоду, но при этом постоянно хотеть есть. Она почти оставила надежду на то, что отец ей поможет. И, как это ни странно, охватившая её поначалу паника уходила по мере того, как голод становился всё сильнее, а шансы найти работу всё нереальнее – разновидность безразличия отчаявшегося человека. Она страдала – но больше не боялась, как раньше. Дно, на которое она опускалась, теперь, при приближении, не казалось уже таким страшным.

Осенняя погода хоть и хороша, однако дни становятся всё холоднее и холоднее. Каждый день солнце, затевая свою обреченную на поражение битву против зимы, всё позже и позже прорывалось сквозь туман и окрашивало фасады домов бледными акварельными красками. Дороти весь день проводила на улицах или в публичной библиотеке, возвращаясь «к Мэри» только поспать, предусмотрительно подтаскивала кровать к двери и ставила её поперёк. К этому времени она поняла, что «Мэри» в действительности не был борделем – таковые едва ли были в Лондоне вообще, – а просто известным прибежищем проституток. Именно по этой причине ты платил десять шиллингов в неделю за конуру, которая стоила пять. Старая «Мэри» (она не являлась домовладелицей, а всего лишь управляющей) в своё время сама была проституткой, потому так и выглядела. Проживание в таком месте унижало тебя даже в глазах обитателей Ламбет-Кат. Когда ты проходишь мимо, женщины морщатся, а мужчины проявляют излишний, оскорбительный для тебя интерес. Самым отвратительным был еврей, владелец магазинчика Нокаут Траузерз Ltd. на углу. Это был крепкий молодой мужчина лет тридцати с надутыми красными щеками и кудрявыми, как каракуль, чёрными волосами. По двенадцать часов в день он стоял на тротуаре и орал своей лужёной глоткой, что во всём Лондоне вам не найти пары брюк дешевле, и загораживал дорогу прохожим. Стоило вам остановиться на долю секунды, как он хватал вас за руку и насильно заталкивал внутрь магазина. Коль скоро ему это удавалось, манеры его менялись на угрожающие. Стоило вам сказать пренебрежительно хоть слово о его брюках, как он вызывал вас на бой. Слабохарактерные люди из страха перед расправой покупали у него пару брюк. Но при всей своей занятости, он не упускал из виду «птичек» – так он их называл, – и получилось так, что Дороти очаровала его больше других «птичек». Он быстро сообразил, что она не проститутка, но живёт у «Мэри», а по этой причине, как он себе это представлял, вот-вот должна стать таковой. При этой мысли у него начинали течь слюнки. Завидев, что она идёт по переулку, он вставал на углу, расправив свою массивную грудь и, скосив на неё чёрные блудливые вопрошающие глаза, («Так ты уже готова начать?» – казалось, спрашивал он.), исподтишка щипал её сзади, когда она проходила мимо.