Дочь священника

И опять-таки, обычная злость, не преследующие конкретной цели мелкие злодеяния, даже не приносившие никакой выгоды, были её любимым занятием, которое не давало ей скучать. Она была одной из тех, кто испытывает своего рода душевный оргазм, когда им удаётся кому-либо напакостить. Её вражда с живущим по соседству мистером Баулджером – практически односторонняя, так как мистер Баулджер был не в той весовой категории – велась безжалостными методами, где об уступках не могло быть и речи. Унижая мистера Баулджера, миссис Криви получала такое острое удовольствие, что даже готова была время от времени потратиться на это дело. Год тому назад мистер Баулджер написал письмо домовладельцу (каждый из них двоих время от времени писал домовладельцу, жалуясь на поведение соседа), в котором говорилось, что труба на кухне миссис Криви дымит прямо в его окна на заднем дворе, и вежливо просил надстроить трубу, сделав её на два фута выше. В тот же день, когда миссис Криви получила от домовладельца это письмо, она вызвала каменщиков, которые сделали её трубу на два фута ниже. Она заплатила за это тридцать шиллингов, но дело того стоило. После этого началась затяжная партизанская война, заключавшаяся в перебрасывании через забор по ночам разных предметов, и в которой миссис Криви в конце концов победила, забросив целый ящик мокрой золы на клумбу тюльпанов мистера Баулджера. Вслед за этим миссис Криви одержала чистую бескровную победу уже после появления Дороти. Случайно обнаружив, что корни сливового дерева, росшего на участке мистера Баулджера, проросли под стеной и показались в её саду, она впрыснула в них целую банку жидкости, убивающей сорняки, и убила дерево. Исключительность этого события состояла в том, что то был единственный раз, когда Дороти услышала, как смеётся миссис Криви.

Поначалу Дороти была очень занята, чтобы обращать слишком много внимания на миссис Криви и её отрицательные качества. Она ясно видела, что миссис Криви женщина одиозная и что она сама здесь находится в положении рабыни, однако это её не особенно беспокоило. Она слишком была поглощена работой, её дело было для неё главным. По сравнению с этим её собственные удобства и даже её будущее почти ничего для Дороти не значили.

За каких-нибудь пару дней она привела класс в надлежащий порядок. Удивительно, что, несмотря на отсутствие преподавательского опыта и заранее продуманных теорий, она с первого же дня обнаружила, что инстинкт подсказывает ей, как реорганизовать, спланировать и вывести на новый уровень работу класса. Нашлось много вопиющих проблем, которые нужно было решить. Было очевидно, что в первую очередь необходимо избавиться от ужасной рутины «переписывания», и уже на второй день работы Дороти, несмотря на фырканье миссис Криви, никакого «переписывания» в классе не было. Сократилось и количество уроков правописания. Дороти хотелось бы и вовсе убрать уроки правописания для девочек старшего возраста – ей казалось нелепым, что пятнадцатилетние девочки должны тратить время на оттачивание каллиграфического почерка, но миссис Криви и слышать об этом не хотела. Она едва ли не с суеверием относилась к урокам каллиграфии, придавая им особую ценность. Вторыми на очереди стояли омерзительные «Сто страниц истории» и нелепые маленькие книги для чтения, которые давно пора было отправить в мусор. Просить у миссис Криви купить новые книги для детей было хуже, чем бесполезно, поэтому в первый же субботний полдень Дороти выпросила для себя отлучку в Лондон (которая неохотно была ей предоставлена) и потратила два фунта три шиллинга из своих драгоценных четырёх фунтов десяти шиллингов на дюжину подержанных экземпляров дешевого школьного издания Шекспира, большого подержанного атласа, несколько томов сказок для маленьких Ганса Андерсена, набор принадлежностей для географии и два фунта пластилина. Со всем этим, да ещё с двумя книгами по истории из публичной библиотеки, она почувствовала, что можно начинать.

С первого взгляда она поняла, что больше всего дети нуждаются в индивидуальном подходе, а этого-то у них никогда и не было. Поэтому она начала с того, что разделили их на три отдельные класса и организовала всё так, что, пока два класса могли работать самостоятельно, она могла «что-то проходить» с третьим. Поначалу это было трудно, особенно с девочками помладше, чьё внимание рассеивалось, стоило только от них отойти, поэтому за ними всегда необходимо было присматривать. И всё же как удивительно, как неожиданно они продвинулись за эти первые несколько недель! И в первую очередь потому, что они вовсе не были глупы, а просто одурманены скучной, механической галиматьёй. Примерно неделю они казались не обучаемыми, а потом, совсем неожиданно, их забитые маленькие умишки расправились, развернулись, разрослись как ромашки, когда с них убрали садовую тележку.