В два часа снова начались уроки. Уже в первый день после утренней работы Дороти вернулась в класс со скрытым чувством боязни и страха. Она начала понимать, как будет проходить здесь её жизнь, день за днём, неделя за неделей, в этой лишённой солнечного света комнате, где она будет стараться вбивать азы знаний в головы этих ничего не желающих знать девочек. Но когда она собрала учениц и назвала их по списку, одна из них, Лаура Фёрт, бледная маленькая девчушка с мышиного цвета волосиками, подошла к её столу и преподнесла ей трогательный букетик коричневато-жёлтых хризантем – «от всех нас». Дороти понравилась девочкам, и они собрали четыре пенса, чтобы купить ей букетик цветов.
Что-то перевернулось в душе у Дороти, когда она взяла этот неказистый букетик. Она взглянула другими глазами на детей, на их анемичные лица, поношенную одежду, и внезапно ей стало ужасно стыдно при мысли о том, что сегодня утром она смотрела на них с таким безразличием, почти с отвращением. Теперь ею овладело чувство глубокой жалости. Бедные дети! Бедные дети! Как с ними дурно обращались и не давали развиваться! И при всём при этом, они сохранили детскую непосредственность, готовы потратить свои несколько пенни на цветы учительнице.
С этого момента отношение Дороти к работе полностью изменилось. В её сердце поселилось чувство любви и верности. Эта школа –
§ III
В течение следующих нескольких недель Дороти, помимо всего прочего, была занята главным образом двумя вещами. Первая – это навести порядок следи учениц класса, и вторая – как-то приспособиться к миссис Криви.
Вторая из этих двух задач была куда более сложной. Трудно себе представить, сколь невыносимо было жить в доме миссис Криви. Здесь всегда было холодно, в большей или меньшей степени; во всём доме не было ни одного удобного стула; еда была отвратительной. Работа педагога гораздо труднее, чем это кажется на первый взгляд, и учителю, чтобы работать, необходимо хорошее питание. Диета из безвкусной тушеной баранины, отварного картофеля, испещрённого маленькими чёрными глазками, водянистого рисового пудинга и хлеба, едва смазанного маслом со слабо заваренным чаем (и даже этого было не вдоволь) действовала угнетающе. Миссис Криви, которая была настолько скаредной, что получала удовольствие от экономии даже на собственной еде, в основном ела то же, что и Дороти, однако ей всегда от всего доставалась львиная доля. Каждое утро на завтрак яичница из двух яиц была нарезана и разделена на несоразмерные порции, а блюдо с мармеладом оставалось неприкосновенным. По мере продолжения учебы Дороти испытывала всё больший и больший голод. Два раза в неделю по вечерам, когда ей удавалось выходить из здания школы, она залезала в свои тающие на глазах сбережения и покупала плитки простого шоколада, который съедала под большим секретом, ибо миссис Криви, хотя и морила Дороти голодом более или менее намеренно, почувствовала бы себя уязвлённой, узнай она, что Дороти сама покупает себе еду.
Но самое плохое в положении Дороти было то, что у неё не было личного пространства и совсем мало времени, когда она могла принадлежать сама себе. Как только ежедневная работа в классе заканчивалась, единственным её прибежищем оставалась «утренняя гостиная», где она была под надзором миссис Криви, главной идеей которой было не оставлять Дороти в покое ни на минуту. Миссис Криви вбила себе в голову (или только притворялась, что так думает), будто Дороти ленива, а потому её все время нужно направлять. А потому всегда слышалось: «Ну что, мисс Миллборо, похоже, вам нечем заняться сегодня вечером. Не так ли? Что, у вас нет тетрадей на проверку? Или: почему бы вам не взять иголку и не заняться шитьём? Вот