Со стороны мисс Пейн-Эллис было нечестно и нехудожественно намекать на то, что Елизавету ждет судьба жены Генриха VII, не поведав о том, какие неблаговидные события этому предшествовали. Если она считала, что читателю и так известно, что Елизавета станет женой первого короля из династии Тюдоров, то она должна была понимать, что ему известно и об убийстве ее маленьких братьев. Итак, напоминание о преступлении легкой тенью задело праздник, которым писательница решила завершить свой роман.
7
И все-таки она потрудилась не зря. Когда-нибудь Грант еще вернется к этой книге и прочитает те места, которые пока намеренно пропустил.
Грант выключил лампу на ночном столике и уже стал было засыпать, как вдруг его внутренний голос явственно произнес: «Но ведь Томас Мор — это Генрих VIII». Сон как рукой сняло. Грант снова включил свет.
Смысл этой фразы состоял, конечно, не в том, что Томас Мор и Генрих VIII — одно и то же лицо, а в том, что Томас Мор относится к эпохе правления Генриха VIII, если пользоваться общепринятой схемой.
Грант лежал, глядя на светлое пятно от лампы на потолке, и рассуждал сам с собой. Если Томас Мор был канцлером при дворе Генриха VIII, значит, он пережил двух королей — Генриха VII и Ричарда III. Что-то тут было не так. Он снова открыл «Историю Ричарда III». Прежде он не счел нужным читать предисловие, в котором была приведена краткая биография Мора. Но сейчас ему захотелось узнать, каким образом Мору удалось быть одновременно биографом Ричарда III и канцлером Генриха VIII. Сколько лет было Мору, когда Ричард сел на трон? Оказалось, пять лет!
Ему было пять, когда в Тауэре разразилась драма в Тайном совете, и всего восемь, когда Ричард погиб при Босворте.
Значит, его история написана на основании слухов. Слухи — это то самое слово, которое следователь ненавидит больше всего на свете. Особенно в свидетельских показаниях. Его так и передернуло от отвращения. Он отшвырнул от себя книгу, забыв, что это библиотечная собственность, данная ему на две недели.
Мор никак не мог знать Ричарда III. Он стал взрослым человеком уже при Тюдорах. И эта книга считается настольной книгой историков! Из нее черпал сведения Холиншед, Шекспир пользовался ею как первоисточником. И хотя Мор был убежденным человеком, верить ему можно не больше, чем рассказу бывалого охотника. «Святая правда», записанная со слов третьего лица! Рассказ Мора, при всей его мудрости и достойной восхищения честности, нельзя считать свидетельством очевидца. Грант был слишком опытен, чтобы поверить одному человеку, пересказывающему слова другого человека о том, что, помнится, кто-то видел или что-то слышал.
Его возмущению не было предела.
Прежде всего следует добыть хронику недолгого правления Ричарда III. Томас Мор может отправляться в библиотеку хоть завтра. Конечно, Томас Мор — великий мыслитель и мученик, но ему, Алену Гранту, этого мало. Он лично знавал таких мыслителей, готовых поверить всякой бессмыслице, от которой покраснеет даже закоренелый преступник. Он знал таких знатоков эволюции человеческого духа, которых ничего не стоило обвести вокруг пальца любому мошеннику только потому, что он «полагался на собственные суждения», а не на сведения полиции. Так что для него, Алена Гранта, Мор уже не существовал. Завтра он все начнет сызнова.
Он заснул, так и не остыв от возмущения, а проснувшись, все еще продолжал кипятиться.
Как только крупная фигура Амазонки возникла в дверях, Грант набросился на нее:
— Оказывается, ваш Томас Мор ничего не знал о Ричарде Третьем.
От неожиданности она вздрогнула, испуганная не столько этой новостью, сколько свирепым видом пациента. Казалось, еще одно необдуманное слово Гранта, и она расплачется.
— То есть как это «не знал»? — запротестовала она. — Он ведь жил в то время.
— Ему было всего восемь лет, когда Ричард умер, — неумолимо продолжал Грант. — Он знал обо всем только по рассказам других. Как я или вы, например. Никакого основания для священного трепета перед «Историей Ричарда III» Томаса Мора нет. Все это сказки и сплошное надувательство.
— Вы, наверное, плохо себя чувствуете? Может быть, у вас повысилась температура? — Амазонка сделала озабоченное лицо.
— Температуру не мерил, а вот давление явно скакнуло вверх.
— Вот беда-то, — заохала Амазонка, приняв его слова за чистую монету. — А ведь дело шло на поправку. Сестра Ингэм очень расстроится. Она все не могла нарадоваться.
Для Гранта было неожиданностью узнать, что Пигалица могла радоваться по такому поводу, но это нисколько его не успокоило. Теперь он сделает все, чтобы температура действительно повысилась, лишь бы насолить Пигалице.
Только утренний визит Марты отвлек его от попытки еще раз испытать силу разума над материей. Марта, видимо, пеклась о поддержании его духа так же сильно, как Пигалица — о его физическом выздоровлении. Ее порадовало, что время, потраченное ею и Джеймсом в гравюрном отделе, не пропало даром.
— Значит, ты остановился на Перкине Уорбеке?[12]