Дочь времени

— О Генрихе Седьмом я помню только, что он был чудовищно богат и чудовищно скуп. Помнишь чудный рассказ Киплинга о том, как Генрих посвятил в рыцари ремесленника не за его искусство, а за то, что тот сэкономил ему деньги.

— «Заржавленным мечом из-за занавески…» Немногие женщины так хорошо помнят Киплинга.

— О, ты меня еще плохо знаешь. А ты все так же далек от разгадки Ричарда?

— Все так же. Как Кэтберт Олифант, полностью зашел в тупик. Между нами, впрочем, есть разница: я осознаю, что сижу в тупике, а вот он, пожалуй, ни сном ни духом.

— Ты часто видишься с моим ягненком?

— После его первого визита три дня назад — ни разу. Я уж начинаю сомневаться, не пожалел ли он о своем обещании.

— О, нет. Уверена, что нет. Его девиз — верность.

— Как у Ричарда?

— Так точно. Его девиз — Loyauté me lie. Верность меня связывает.

Послышался осторожный стук в дверь, и Брент Каррадин, задрапированный в свое пальто, явился собственной персоной.

— Я, кажется, некстати. Я нечаянно, мисс Холлард. Статуя Свободы, которая мне попалась навстречу, сказала, что у вас никого нет, мистер Грант.

Грант догадался, о ком идет речь. Марта стала уверять Брента, что она как раз собиралась уходить, а Брент куда более желанный гость, чем она. Она оставляет их, чтобы они могли продолжать выяснять, была совесть у убийцы или нет.

Раскланявшись с ней, Брент вернулся на свое место, усаживаясь на стульчик для посетителей, совсем как англичанин, который может наконец приняться за свой портвейн после ухода дам из-за стола.

Тут Грант задумался, неужели и этот влюбленный американец чувствует невольное облегчение, оставшись в мужском обществе. На вопрос Брента, как ему понравился Олифант, он ответил, что считает сэра Кэтберта на редкость доходчивым.

— А я, кстати, выяснил, кто такие Кот и Крыса. Оказывается, это были весьма почтенные господа — Уильям Кэтсби и Ричард Рэтклиф. Кэтсби был спикером палаты общин, а Рэтклиф — королевским уполномоченным в Шотландии. Какую остроту, однако, придает политическому куплету одно упоминание этих имен! Кабан, как известно, входил в герб Глостеров. Белый кабан… Вы бываете в английских пабах?

— Конечно. Тут американцы вам могут только позавидовать.

— Значит, вы готовы простить нам изъяны нашей водопроводной системы ради возможности выпить пива «У кабана»?

— Ну, я не стал бы выражаться так прямолинейно. Скорее, я о них забываю.

— Вы просто великодушны. Но вам придется забыть еще кое о чем. Например, о вашей гипотезе, что Ричард ненавидел своего брата за то, что рядом с красавцем его горб был еще заметнее. Если верить сэру Кэтберту, то горб Ричарда — это миф. Как и его высохшая рука. По-видимому, у него вообще не было явных признаков физического уродства. Во всяком случае, серьезных. У него просто одно плечо было выше другого. Вы выяснили, кто из современных историков писал о нем?

— Никто не писал.

— Неужто никто?

— Во времена Ричарда были такие авторы, но они писали о его смерти. По заказу Тюдоров. Значит, в свидетели они не годятся. Есть одна хроника на латыни, которую вели какие-то монахи, но у меня до нее еще не дошли руки. Но все-таки одну вещь удалось выяснить: мемуары о Ричарде Третьем приписывают Томасу Мору только потому, что они были найдены среди его бумаг. Это был незаконченный список с какого-то сочинения другого автора.

— Подумать только! — изумился Грант. — То есть это был собственноручный список Томаса Мора?

— Да, сделанный им в возрасте тридцати пяти лет. В то время книгопечатание было редкостью, а рукописные копии — делом обычным.

— Итак, если информация исходила от Джона Мортона, то не исключено, что он мог быть и ее автором.

— Не исключено.

— Чем и объясняется такая неразборчивость. Этот проныра Мортон не побрезговал бы и кухонными сплетнями.

— Вот именно.

— Сначала он был адвокатом, потом сделался священником, исповедовал самые различные взгляды. Был активным сторонником Ланкастеров, пока не выяснилось, что Эдуард остался жив и невредим.[14] Тогда он переметнулся к Йоркам, и Эдуард сделал его епископом Или, и один папа римский знал, сколько ему еще принадлежало приходов. После восшествия на трон Ричарда Мортон стал поддерживать Вудвиллей, потом служил Генриху Тюдору, за что получил кардинальское звание и место архиепископа Кентербери.

— Стойте! — радостно вскричал Брент. — Я вспомнил, откуда знаю Мортона. Помните «Мортоновы вилы»:[15] «Вы небогаты, боитесь тратить деньги? Так отдайте их королю! Вы сорите деньгами? Значит, вы богач. Поделитесь же с королем!»

— Тот самый. Никто не мог искусней его вышибать деньгу для короля. А я, кажется, додумался, почему возникла его ненависть к Ричарду еще задолго до убийства детей.

— Почему же?