Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Хотя Саре было вполне комфортно и в компании Кэти и Анны, которых она находила «очень любезными и приятными», о чём как раз накануне и написала матери{477}, ей было, вероятно, привычнее и проще в обществе соотечественника, особенно такого, как Портал. Хотя маршалу было пятьдесят два года, и Сара формально служила под его началом (Женский корпус считался подразделением Королевских ВВС), компаньоном Питер Портал был восхитительным. Он всегда готов был поделиться массой забавных сплетен. Из всех присутствовавших на конференции только он хотя бы отдалённо годился ей в «приятели»{478}. Так что нет ничего удивительного, что они остановились поболтать. Их, однако, тут же принялись снимать честно отрабатывавшие свой хлеб бригады кинохроникёров, и Портал пошутил, что Сара и он скоро станут звездами лондонских кинотеатров. Затем беседа плавно перешла на тему местных достопримечательности. Ни он, ни она до сих пор ещё не видели небывало величественного, как рассказывают, тысячефутового водопада Учан-Су[55], который Кэти описала в своей брошюре о Крыме. Вот они и решили, если только Уинстон не потребует от Сары сопровождать его после обеда в Ливадию, найти джип с водителем и съездить полюбоваться на этот водопад{479}.

Простившись с Питером, Сара продолжила прогулку. Здешнего моря вблизи она до сих пор так и не видела, вот и решила воспользоваться выдавшимся затишьем, чтобы ускользнуть от делегатов и кинодокументалистов вниз, к самому берегу и разведать что там и как. Солнце сияло вовсю, но открывшееся её взору море было «живо-злобно-синее и всё в белых бурунах». Вдоль всей линии прибоя вода «вихрилась и шипела среди гигантских береговых валунов»{480}. И на протяжение всей этой краткой уединённой прогулки Сару не отпускало гнетущее чувство. Она знала, что как адъютант отца она должна исполнять роль семейного хроникёра и фиксировать все происходящее в Ялте, и прежде всего – личные детали, скрывающиеся за внешней помпой и фактическими обстоятельствами места и времени{481}. Черчилли всегда прекрасно отдавали себе отчёт в своем истинном месте в истории. Отец Сары, несомненно, напишет собственную историю этой войны, как некогда написал историю предыдущей, ведь предложения от издателей начали поступать ещё с 28 сентября 1939 года – ровно через четыре недели после её начала{482}. Даже Клементина явно вынашивала какие-то литературные замыслы на послевоенные годы. Она частенько отдавала письма своих детей машинистке распечатать во многих экземплярах и с гордостью показывала их родным и близким; при этом именно письма Сары Клементина находила особенно «очаровательными и восхитительными». По качеству, писала она Уинстону в Ялту, они могут «соперничать с любыми письмами как литература высочайшего уровня»{483}. Каталогизируя эти письма для семейных архивов, Клементина их регулярно перечитывала и всё больше восхищалась корреспонденцией военного времени, полученной от дочерей Сары и Мэри, и в конце концов всерьёз задумалась, не издать ли ей со временем сборник под вполне уместным названием «Письма моих дочерей»{484}.

Но Сара теперь уже испытывала острые муки совести из-за содержания одного из этих писем, а именно – того самого, которое она написала матери в свой первый день в Ялте. До чего же глупо несдержанной она была в том письме. Описывая американцев в том виде и состоянии, в котором застала их по прибытии на Мальту, она тогда заявила, что Рузвельт либо болен, либо повернулся спиной к её отцу; что его нового госсекретаря язык не поворачивается назвать яркой личностью; что своего давнего конфидента Гарри Гопкинса президент, похоже, удалил от себя и ведёт себя с ним так, будто они едва знакомы; и что, в итоге, Гил Уайнант остаётся единственным американским делегатом, которому можно доверять. Ещё ни разу не случилось, чтобы самолёты британских курьеров перехватил или сбил враг, но, если вдруг – боже упаси! – подобное произойдет, её письмо может попасть в руки неприятелей. В каком же глубоко неловком положении тогда окажется её отец из-за неосторожных высказываний Сары, которые вполне могут быть интерпретированы как мнение её отца – премьер-министра. На этой стадии конференции такая оплошность может стать роковой и поставить под угрозу срыва все то, над чем отец так долго и упорно работал{485}.