Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

– Премьер-министр только что заявил, что для британского правительства вопрос о Польше является вопросом чести, – начал он неторопливо, дожидаясь, чтобы Павлов всё честно перевел. – Мне это понятно. Со своей стороны, однако, должен сказать, что для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. <…> На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти для Советского государства{454}.

Произнося всё это, Сталин мерно расхаживал взад-вперед, будто закачивая свою точку зрения в головы присутствующих{455}.

– Меня вот все они называют диктатором, однако у меня достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков, – продолжал он. – Польское правительство может быть создано только при участии поляков и с их согласия.

Однако лондонские поляки ведут себя неразумно, заявил Сталин, публично называя люблинское правительство «собранием преступников и бандитов». Разумеется, бывшее люблинское, а теперь варшавское правительство не остаётся в долгу и квалифицирует лондонских поляков как предателей и изменников. При таких условиях как их объединить? Он, Сталин, этого не знает{456}.

Сталин говорил очень долго, часы мерно отсчитывали уходящее в прошлое минуты, Павлов всё переводил, и переводил, и преводил… Гарри Гопкинс украдкой взглянул на часы и передал Рузвельту записку: «Г-н президент, пора бы и закругляться на сегодня, и – как Сталина пронесёт, – сказать, что поговорим обо всём завтра. Времени-то уже 19:15». Обсуждение и впрямь приняло решительно не тот оборот, так что всем пошло бы на пользу отложить продолжение переговоров по польскому вопросу до следующего дня и приступить к нему со свежей головой.

Но Сталин ещё не закончил. Ему нужно было предъявить свою основную претензию к лондонским полякам:

– Как военный, я требую от страны, освобождённой Красной Армией, лишь одного: чтобы её правительство обеспечивало порядок и спокойствие в тылу Красной армии, чтобы оно предотвращало возникновение гражданской войны позади нашей линии фронта. В конце концов, – продолжал он, – военным все равно, каким будет правительство; важно лишь, чтобы им не стреляли в спину.

Люблинское, а теперь варшавское правительство с этим справлялось и справляется, заявил он, чего никак не скажешь о лондонском правительстве, чьи агенты «связаны с подпольными кругами, именующимися “силами внутреннего сопротивления”», от которых «мы не имеем ничего, кроме вреда. Эти “силы” уже успели убить 212 военнослужащих Красной армии. Они нападают на наши склады, чтобы захватить оружие. Они нарушают наши приказы о регистрации радиостанций на освобожденной Красной Армией территории. “Силы внутреннего сопротивления” нарушают все законы войны. Они жалуются, что мы их арестовываем. Должен прямо заявить, что если эти “силы” будут продолжать свои нападения на наших солдат, то мы будем их расстреливать. <…> Покой и порядок в тылу – одно из условий наших успехов. Это понимают не только военные, но даже и невоенные. Так обстоит дело»{457}.

Сталин явно собирался продолжить, но Рузвельт успел его упредить и внес предложение отложить дальнейшее обсуждение до завтра.