Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Но тут ещё и Черчилль, желая, вероятно, чтобы последнее слово осталось за ним, решил сделать безотлагательное заявление, прежде чем они прервутся: «Должен заявить для официального протокола, что у британского и советского правительства различные источники информации в Польше, и они располагают разными фактами»{458}. С некоторых пор британская агентура в Польше регулярно докладывала о пугающем поведении Красной армии, пробивавшей путь на запад по всей стране пьянством, грабежами и – само собой – изнасилованиями{459}. К тому же ни Черчилль, ни Рузвельт не могли по-настоящему вынести за скобки информацию о массовых казнях в Катынском лесу, хотя и предпочли отложить оценку случившегося до лучших времен ради сохранения военного союза. «Возможно, мы заблуждаемся, но я считаю, что люблинское правительство представляет менее трети польского народа, – заявил Черчилль. – Страшно подумать, как это скажется на польском вопросе в целом. Любой, кто нападает на Красную Армию, должен быть наказан, но я не могу признать за люблинским правительством права представлять польский народ»{460}. Едва он умолк, атмосфера враждебности заполнила зал как треск статических разрядов радиоэфир перед надвигающейся грозой.

Заскрежетали по полу ножки стульев, понеслось со всех сторон обычное невнятное бормотание, – господа и товарищи делегаты спешили поскорее выбраться из-за стола, но тут американский президент решил добавить ещё одно замечание, возможно, в надежде поместить прошедшее обсуждение в более широкий исторический контекст, а заодно и разрядить напряжение:

– Польша, – подытожил Рузвельт, – была источником бед на протяжении пяти с лишним веков.

– Так тем более, – подхватил Черчилль, – мы должны сделать всё, что можем, дабы положить конец этим бедам.{461}

Ближе к полуночи 6 февраля Рузвельт поймал себя на всевозрастающем недовольстве результатами состоявшегося обсуждения. После ужина, пока Анна читала письма от мужа и детей и писала им ответы{462}, президент поручил Чипу Болену сочинить от его имени письмо генералиссимусу[53]. Он надеялся, воззвав к взаимопониманию, сложившемуся у них со Сталиным за последние три с половиной года, убедить советского диктатора сдать немного назад ради компромисса{463}. Затем Рузвельт откомандировал Гарримана по уже знакомому маршруту. Сначала посол прибыл в Воронцовский дворец и ознакомил с черновиком письма Черчилля и Энтони Идена. Британцы, в целом, одобрили тон и содержание, но Иден всё-таки счёл его «недостаточно жёстким» и предложил кое-какие поправки{464}. Затем Гарриман ненадолго заехал обратно в Ливадию, чтобы показать отредактированную версию Рузвельту, который одобрил все правки, предложенные Иденом{465}, и распорядился незамедлительно доставить переписанную начисто депешу адресату. Текст этого послания начинался с обращения: «Дорогой мой маршал Сталин», а дальше шло:

«Я много думал о нашей сегодняшней встрече, и хочу сказать тебе со всей откровенностью о том, что не идёт у меня теперь из ума. Я очень встревожен тем, что три великие державы по-прежнему расходятся во мнениях по польскому правительству… <…> Мне кажется то, что вы у себя признаёте одно правительство, а мы и британцы – другое, лондонское, выставляет нас всех в дурном свете. Я уверен, что негоже такому положению дел продолжаться, ведь если всё так и останется, это лишь приведёт народы к мысли, что между нами – раскол, а ведь это не так. Я решительно против каких бы то ни было расхождений между нами и Советским Союзом. Уверен, что есть способ уладить наши разногласия».

Далее Рузвельт предлагал такое решение: пригласить из Польши в Ялту представителей люблинского правительства, а также двух-трёх пользующихся всеобщим уважением и непререкаемым авторитетом польских лидеров из церковных и академических кругов, чтобы они выступили посредниками между люблинским и лондонским правительствами Польши. Если удастся прийти к согласию относительно состава расширенного, представительного временного правительства на переходный период, никоим образом не «ущемляющего» советских интересов, Соединённые Штаты и Великобритания будут готовы рассмотреть вопрос о «передаче признания новому временному правительству» на период до проведения в Польше под его надзором всеобщих выборов. «Я знаю, – писал он в заключение, – что это полностью совпадает с твоим желанием видеть новую, свободную и демократическую Польшу, выбравшуюся из трясины этой войны»{466}.