Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Анна и Джон решили рискнуть и попытаться выстрелить самостоятельно. Запуск новой газеты с нуля им был не по карману, и они стали присматриваться к выставляемым на продажу. Приглядев, наконец, выходящий в штате Аризона бесплатный рекламный еженедельник Phoenix Shopping News, они при финансовой поддержке богатых и влиятельных друзей-демократов приобрели его, переименовали в Arizona Times, объявили ежедневной газетой – и практически сразу столкнулись с трудностями. Во-первых, они затеяли демократически-ориентированную газету в городе и штате, тяготеющим к республиканцам. Во-вторых, у купленной ими газеты отсутствовала собственная типография, и им пришлось вложить неимоверные по их меркам деньги в полиграфическое оборудование{811}. Проблемы усугублялись ещё и тем, что внезапно для Бёттигеров выяснилось, что в США наблюдается острый дефицит типографской бумаги, включая газетную.{812} Месяц за месяцем уходили на поиски решений подобных проблем, а тиражи тем временем никак не росли, зато копились просрочки по выплатам инвесторам, и незадачливая пара всё глубже увязала в долгах.

Тем временем что-то явно неладное творилось и с самим Джоном. Вообще-то, из колеи он выпал ещё в войну, сразу же по отправке к месту несения службы. Ну а после смерти Рузвельта у Джона возникли ещё большие, чем у Анны, трудности с поиском места в жизни. Даже будучи весьма успешным журналистом в годы Великой депрессии, он вечно в себе сомневался и боялся, что ценят его лишь за доступ к телу тестя-президента{813}. Теперь же он никому зятем не доводился. У Анны сердце кровью обливалось при виде того, как её по-настоящему любимый муж погружается всё глубже в пучину депрессии, все более и более от нее отгораживается. Она умоляла его обратиться за квалифицированной помощью, но он упорно отказывался. «Психиатры – для сумасшедших», – твердил он в ответ{814}. Джон становился всё более неуравновешенным, и дошло до того, что Анна начала откровенно бояться не только за него, но и его самого. Наконец она сумела уговорить его уехать на отдых и там немного успокоиться, а на время его отсутствия возложила на себя все обязанности редактора и издателя их газеты плюс умиротворение кредиторов{815}.

Депрессия у Джона была однозначно как-то связана с тем, что ему довелось пережить и увидеть в годы службы на Североафриканском и Средиземноморском театрах военных действий, и дополнительно усилена внезапной потерей себя после смерти Рузвельта. Но в мгновения предельной честности перед собой и окружающими Анна признавала, что проблемы у её Джона начались намного раньше. Анна всячески подавляла тягостные воспоминания, относящиеся к первым годам войны и связанные с её дочерью Элли. Они тогда жили на острове Мерсер близ Сиэтла. Как позже вспоминала Элли, Джон Бёттигер «захаживал в мою комнату раз-другой в неделю, когда мне было лет пятнадцать или шестнадцать, пока я делала домашнюю работу», а Анна внизу готовила ужин. «Джон запускал руки мне под блузку спереди и принимался тискать мне груди, – поделилась она. – Я понимала, что это неправильно, но не знала, что делать». Если бы она подняла крик, постовой на улице, может, её и услышал бы. Если бы отчим зашёл слишком далеко, она, вероятно, так и сделала бы. А так Элли просто принималась умолять его: «Ну, папчик, пожалуйста, иди уже, у меня полно домашней работы», – и он через пять-десять минут оставлял её в покое и уходил. И всё это время Элли страшно боялась, что мать узнает и придёт в отчаяние, ведь Анна так сильно любила Джона, – вот она ей и не рассказывала ничего. Ещё какой-то частичкой души Элли страшилась рассказывать матери о том, что творится, из опасения, что та ей не поверит. Понятия не имела она и том, как примирить в сознании эти «пассы» отчима с той любовью, которую она и её братья испытывали к Джону, который действительно относился к ним как отец родной, в отличие от родного по крови отца Кёртиса Долла. «Даже если великая любовь и существует, – скажет позже пережившая в нежном возрасте подобный опыт Элли, – место страху в ней всегда найдётся»{816}.