Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

В 8:30 утра по местному времени сквозь низкий потолок густых туч начали пробиваться и совершенным кордебалетом садиться на взлётно-посадочную полосу аэродрома в Саках самолёты союзников. На летном поле всё было тщательно подготовлено к их прибытию. Советская сторона выстроила вдоль полосы палатки с прохладительными напитками и закусками; блистательный военный духовой оркестр готов был грянуть бравурный марш. Полученные по ленд-лизу чёрные бронированные «Паккарды» и похожие на катафалки лимузины ЗиС отечественного производства выстроились в длинный ряд: на этих машинах делегатам предстояло отбыть в Ялту сразу после церемонии торжественной встречи.

Всё это, начиная с кинематографичного захода самолётов на посадку и заканчивая будто из воздуха сотканным Советами посреди голой степи яствами, создавало у прибывших делегатов иллюзию, что они приземлились прямо на съёмочную площадку. Но стоило им спуститься с трапа, как сказочная страна Оз на цветной плёнке Technicolor потускнела и превратилась в блёклую степь родного Канзаса бедняжки Дороти. Прощайте, розовые известняковые стены и лазурные воды Мальты. От бетонных плит взлётно-посадочной полосы до самого тускло-серого от низких туч горизонта простиралась унылая заснеженная равнина. Двадцатидвухлетний штатный фотограф американской делегации Роберт Гопкинс из корпуса связи Армии США (сын Гарри Гопкинса) привёз с собой всего несколько рулонов драгоценной цветной фотоплёнки, а потому решил не транжирить её в Саках: три оттенка красного (реющие над аэродромом государственные флаги трёх союзников) на сером фоне больше одной пленки не заслуживали{120}.

Гарриман, Стеттиниус, Гопкинс, Иден и генерал Джордж Маршалл были в числе первых, прибывших на “Альбатрос”, как обозначался в секретных американских радиограммах аэродром в Саках с его безумно опасной взлетно-посадочной полосой: два ряда простых бетонных плит с кое-как заделанными воронками от вражеских бомб и снарядов, да ещё и покрытых наледью. Мало того, она была ещё и коротковата для тяжелых транспортных бортов. По меткому выражению Стеттиниуса, приземляться туда было всё равно, что с разбега выскакивать «на осклизлый кафельный пол»{121}. Лишь каким-то чудом все прибывшие сели без происшествий.

Генерала Маршалла прибыл встречать исполняющий ообязанности главы Генштаба Красной армии генерал Алексей Антонов. Не успел Маршалл сойти с борта самолёта, как Антонов пригласил его под навесы отведать роскошный завтрак. Войдя в павильон с ломящимися от изысканных яств столами, скромный пенсильванец с радостью поднял бокал, приняв его содержимое за фруктовый сок. Едва пригубив, трезвенник Маршалл понял, что жестоко ошибся: бокал оказался до краёв наполнен крымским коньяком. Сохраняя привычную невозмутимость, Маршалл поставил бокал на стол, сделал поворот кругом и скомандовал своим людям: «По машинам! Нам пора»{122}. И военные незамедлительно выехали в Ялту, прихватив с собою Гопкинса, который за время перелёта успел серьёзно разболеться, а Стеттиниус, Иден и Гарриман остались на промозглом холоде дожидаться прибытия президента и премьер-министра. Из всех троих, между прочим, один лишь Гарриман оказался готов к резкой перемене погоды и оделся по сезону – на нем была кожаная куртка на меху. Остальные грелись горячим и сладким русским чаем, шерстяные пальто не спасали от ветра и стужи{123}.