Дочери Лалады. Паруса души

Плавание — это всегда непросто, всегда тяжело; ступала она на борт «Стража» строптивой глупой девчонкой, а на берег сошла уже почти что опытным моряком. Этот опыт преобразил её как внешне, так и внутренне. Её лицо осунулось от тяжёлой работы и непривычных лишений, посуровело, покрылось особенно смуглым морским загаром, а дух настоящей морской службы пропитал её до костей. Она на своей шкуре познала, что это такое, но не разочаровалась. Нет, не права была Эллейв в своём предположении, что Фридверд ошиблась с выбором жизненного пути, это плавание только укрепило её уверенность, что стезю она избрала правильно. А в госпожу коркома она отчаянно влюбилась, но страдала молча, не смея рассказать о своих чувствах. У Эллейв была супруга и приёмный сынишка... И жену свою госпожа корком просто обожала. Фридверд для неё была всего лишь курсанткой, стажёром, а вот для той Эллейв стала первой в жизни любовью — увы, безответной... Но, вероятно, Фридверд и не смогла бы ею столь безоглядно и самозабвенно восхищаться, если бы госпожа корком не была твёрдой как кремень и неукоснительно верной своим принципам. Она носила за пазухой миниатюрный портрет красавицы-жены и в свободную минутку любовалась им украдкой. Это пронзало сердце девушки отчаянием и безнадёгой, но и придавало Эллейв в её глазах особое обаяние. Госпожа корком была великолепна и безупречна. О ней говорили, что она дуэлянтка, два раза побывавшая под арестом за поединки, что за один из них её даже сослали с более престижной службы на крупных судоходных линиях сюда, в провинцию, но Фридверд в это не особенно верила. Но даже если предположить, что это было правдой, девушка не сомневалась: дралась госпожа корком по очень серьёзному поводу, и её противники схлопотали за дело. Значит, заслужили, потому что и своей командой она руководила хоть и жёстко, но несправедливости не допускала. Если кого-то и наказывала, то только по заслугам. Впрочем, экипаж у неё и так был отличный, вышколенный, редко кого приходилось приструнивать. Никто не роптал и не таил злобу, всякий понимал: если получил от госпожи коркома нахлобучку — значит, есть за что.

Два капитана застряли в кабинете начальства основательно, и Фридверд прогуливалась возле окна. Сняв шляпу и глянув на своё отражение в отшлифованной до зеркальной гладкости прямоугольной колонне, она скользнула ладонью по щетинистой голове: обросла, пора приводить себя в порядок. Образец известен — разумеется, причёска госпожи коркома, на которую Фридверд равнялась и хотела быть во всём похожей. Родители и младшие сестрицы её, конечно, не узнают — с косицей на бритом черепе, загорелую и похудевшую, но очень подтянутую и собранную, с осунувшимися и суровыми, заострившимися чертами лица. Но девушка сейчас очень нравилась самой себе: никогда ещё у неё не было столь бравого вида. Нет, истощённой она не выглядела, просто её фигура стала более точёной, сухой и мускулистой, ушёл подкожный жирок. Улетел он просто со свистом, потому что вкалывать на корабле приходилось в том числе и в качестве рядового матроса, а это была очень тяжёлая работа — в конце вахты Фридверд просто с ног валилась от усталости. Гудели ноги, все мышцы болели так, что реветь хотелось, но она терпела сцепив зубы — ни слезинки из неё выдавить было нельзя. Отдыхать разрешалось только в отведённое для этого время, а на протяжении всей вахты даже присесть было немыслимо! Если ты сел и это заметил вахтенный начальник, самое меньшее, что тебе грозило — это суровый окрик: чего, мол, расселся, кусок дерьма хераупса, а ну марш работать! А самое худшее — отработать в наказание две вахты подряд без отдыха. Это было гораздо хуже, чем отведать плётки: плёткой по спине и заднице получил — и пошёл отдыхать, а если вторую подряд вахту схлопотал — вкалывай ещё шесть часов (ночью — четыре). И только попробуй сесть, протухшая ты моча хераупса!.. Третью пахать будешь! Но до третьей ни у кого не доходило, да и вторую редко кто умудрялся заработать. Фридверд сразу предупредили опытные матросы: пока твоя вахта — не садиться ни в коем случае! Если вахтенный начальник суровый, то не посмотрит, что девушка — доложит помощнику коркома, и вторую вахту ей как пить дать влепят. Сутки делились на рабочие смены так: с восьми вечера до полуночи — первая ночная вахта, с полуночи до четырёх утра — вторая, с четырёх до восьми утра — утренняя вахта, с восьми утра до двух пополудни — первая дневная, с двух до восьми вечера — вторая.