Догматика без догматизма

Такое видение открывает крайне интересные перспективы.

Многие десятилетия богословы и социологи ожесточенно спорят о словах Дитриха Бонхеффера, что мир становится безрелигиозным, и потому христианство должно перестать быть религией, чтобы обрести свое место в этом мире. Можно спорить о том, происходит ли в современном обществе новый подъем религии или ее упадок (я склоняюсь все же ко второй точке зрения, поскольку современная религиозность не отличается безусловностью, характерной для подлинной религии; сегодня человек может выбрать одну религию, завтра он уже ходит в другую общину, что-то он берет из одного вероучения, что-то из другого), но важно, что раз христианство не является религией, то, в принципе, оно может обойтись и без специфически религиозных элементов. Весть об оправдании во Христе можно возвещать, не прибегая к молитвам или ритуалам. Вспомним, что мы утверждали о «безусловной вере»: можно говорить о вечном прощении и принятии, даже не используя слово «Бог».

Так получилось, однако (а иначе и быть не могло), что носителем евангельской вести изначально стало определенное религиозное сообщество, а само Евангелие стало излагаться в религиозных терминах. Иных подходящих сообществ и иных терминов тогда просто не существовало, да и вряд ли они существуют сегодня. В то же самое время, в Новом Завете ясно прослеживается, что христиане стали отдельным религиозным сообществом не по своей воле. Это были люди, изначально принадлежащие к иудаизму, своему естественному окружению. Христианство они понимали не как еще одну религию, а как ошеломляюще новую, переворачивающую все весть, возвещаемую внутри уже существующей религии. Сам Христос, как Его образ явлен в Евангелиях (и можно считать, что здесь мы имеем дело с историческими отголосками Его изначального учения), проявлял удивительное равнодушие ко всем религиозно-культовым аспектам жизни: он не отрицал их, но явно отодвигал на самый дальний план. Его весть была тем, что освобождает от их доминирования – Бог открыт, открылся нам и без всякой религии, даже вопреки ей.

Таким образом, в эпоху безрелигиозности христианство теоретически может существовать, освободившись от религиозных элементов или сведя их к минимуму. Проблема, однако, заключается в том, что большинство рассматривает его именно как одну из религий, а те или иные религиозные элементы: специальные молитвы, особые ритуалы, догмы – для большинства людей являются в христианстве главными. А Евангелие – подобно слону из басни – так и остается незамеченным. Общерелигиозное затмевает в христианстве собственно христианское. Поэтому крайне важно отделять в христианстве подлинное его содержание от религиозных форм, в которых оно выражается, и пытаться донести это различие до людей. Категорически неправильно будет, например, говорить: христианство ближе к истине, чем, скажем, буддизм, потому что буддисты учат неправильно о природе Бога, неправильно молятся, проводят неверные ритуалы, следуют искаженной этике. Верным будет высказывание: христианство истинно, потому что оно связывает спасение, встречу с Богом, переживание вечной тайны не с молитвами, ритуалами или вероучениями – христианскими, буддийскими, исламскими, какими угодно. В этом противоположность христианства и религии, даже христианской религии. Собственно, Реформацию можно (и нужно!) понимать как протест христианства как проповеди Евангелия против христианства как религии.

Однако отрицание религии не означает отказ от исконного религиозного чувства, скорее наоборот. Открывая человеку, что божественная тайна предельно близка, открыта ему и одновременно принципиально недостижима собственными усилиями, Евангелие по-настоящему порождает то самое исконное религиозное чувство прикосновения к тайне, переживания Святого. А это чувство нуждается в своем выражении. И вот здесь мы приходим, казалось бы, к парадоксальному заключению: наиболее естественными выражениями для этого исконного религиозного чувства являются молитва и ритуал.