Договор по совести

Через месяц мы доложили в обком, что столовая сдана.
Был Денисов деловым, справедливым и талантли­вым партийным работником. Пользовался огромным уважением. В кепке, свитере, резиновых сапогах, он часто ходил по стройке. Глядя на многие сооруже­ния в Мурманской области, люди до сих пор говорят: «Это — Денисова!»
Шли дни, месяцы, годы. В диком, еще недавно со­вершенно безлюдном крае поднимался один из круп­нейших в Европе комбинат и юный город.
А на сотни километров вокруг — тундра, сопки, по­хожие одна на другую, стелющийся кустарник, пер­возданная тишина.
За два часа можно было набрать чуть ли не са­мосвал грибов. С утренней рыбалки принесешь, бы­вало, столько рыбы, что ее хватало на всю бригаду.
Ко мне приехала жена с детьми и мать. Нам да ли трехкомнатную квартиру. Рос и хорошел поселок. Появилась первая настоящая городская улица из многоэтажных домов — улица Ленина. Потом посе­лок преобразовали в город.
Мы жили на самом северном краешке нашей Ро­дины, но не чувствовали себя оторванными от Боль­шой земли. У нас был клуб, там устраивались танцы. Наша художественная самодеятельность завоевывала все призовые места на областных конкурсах и даже выезжала в Финляндию. В свободные часы каждому находилось дело. Моя жена Лина Александровна была председателем поселкового Совета, а потом, когда поселок преобразовали в город, стала первым председателем исполкома городского Совета Заполяр­ного. Она была неизменным конферансье на концер­тах. Ее сестра Тамара пела в хоре, а муж танцевал в ансамбле. К слову, член нашей бригады Леша Ло­мов «дотанцевался» даже до звания заслуженного работника культуры РСФСР.
Но главным нашим делом была стройка.

ДАЕШЬ РУДНИК!

Когда мы начинали возводить Заполярный, среди строителей иногда появлялся геолог Федоров. Это он открыл залежи никеля на берегу небольшой речушки Алы, вытекавшей из озера Ала-Акка-Ярви. Геологоразведка показала: запасы промышленные. Реше­но было строить рудник. Но как? Дорог нет — мес­торождение в сотне километров от Заполярного.

Строителям пришлось туго. Прямо через будущий рудник перекатывалась по камням река Ала. Надо было «обуздать» ее в короткий срок — закрыть ей выход из озера и сделать новый. Если до весны не отвести речку, то потом этого ни за что не сделать: кругом топь, болотистая низина.
В тресте решили отправлять бригады на работу поочередно, на месяц. Когда в ноябре настала наша очередь и мы отправились в тундру, то увидели, что прежние бригады мало что сделали. А тут еще, как назло, ударили лютые морозы — за 40 градусов.
Сидим и думаем: как быть? На этом импровизи­рованном собрании бригады все вдруг остро почувствовали: мы коллектив, от которого страна ждет ру­ду. И мы должны ее дать! Никаких смен бригад больше допускать нельзя: построим основные соо­ружения сами.
Два года жили в палатке. Вот так уж получи­лось — поехали на месяц, вернулись через два гола. Спали в валенках, телогрейках, ватных брюках. Из снега кипятили чай, снегом умывались. Грунт били клиньями и двухпудовыми кувалдами. В палатке сто­яла печка-буржуйка, согревавшая нас, на ней же го­товили обед кто что мог.
Особенно трудной была первая зима. Лютая сту­жа, постоянные, пронизывающие до костей ветры. Работали в три смены.
Что больше всего запомнилось из той первой зи­мы? Полярная ночь, первозданная тишина, ни еди­ного звука вокруг — все как будто вымерло. Только люди — 50 молодых парней противостояли природе…
И как работали! Когда пришла пора рассчитывать­ся за месяц, приехал бухгалтер с начальником одно­го из отделов треста. Замерили: 2400 кубометров грунта.