Договор по совести

А у нас просто нечего было взять.
…Почему, оказавшись в Сталинграде, я пошел ра­ботать на металлургический завод? Ехал я в родной город с тайной мечтой стать сталеваром.
Но в то время надо было лет пять ждать очереди, чтобы попасть в цех подручным ст алев ара. Эта про­фессия пользовалась огромной популярностью.
Не попав в мартеновский цех, я пошел в грузчики.
В ту пору это был тяжелый физический труд, без всякой техники. Работа в полном смысле слова ад­ская. Но молодой, здоровый организм выдерживал невероятные нагрузки. Да еще после смены подраба­тывал, где только можно: на вокзале подносил чемо­даны, помогал и мебель грузить.
Как хотелось, чтобы семья жила в достатке! Пос­ле ночной работы иногда принесу домой виноград или другие фрукты (тогда, бывало, даже ночью на улицах продавали)—сколько радости! Каждая маленькая удача превращалась в событие. Помню, купили же­не первое платье (какое там платье — платьишко, те­перь в таком разве что на кухне можно появиться, а тогда оно казалось бальным), и были счастливы.
Все мое поколение, за исключением разве некото­рых, переживало такие трудности. Но духом не па-. Главное — война была позади!
Помню коммунальные квартиры. Множество се­мей сходилось вечером на кухню: помогали друг другу,
шутили, говорили о насущном, мечтали о буду­щем. Разговоры велись не о пустом — люди жили общими интересами страны.
Простота нравов уживалась с возвышенностью чувств. Человек плохо жил, бедно одевался, но на стене в рамке висела Почетная грамоту, да еще под стеклом.
Была радость труда, победы, дух соревнования. Наша бригада грузчиков — все, как на подбор, креп­кие, здоровые парни — часто занимала призовые ме­ста.
Поставят в ряд платформы, на каждой — бригада грузчиков. И начинается соревнование, никем не ор­ганизованное,— каждая бригада старалась разгру­зить первой. Тяжелая это была работа. Представьте себе: на платформах чугунные чушки по 80—100 кг. А разгрузка цемента, извести? Нечем дышать, ко­жа на руках разъедена.
Казалось бы, такой изнурительный труд должен уничтожить в человеке все духовное и мир вокруг должен померкнуть.
Но нет, мы не сдавались. Старались жить пол­ноценно. Находили время для чтения. А главное, стремились общаться с интересными людьми, наблю­дать жизнь вокруг, осмысливать. Словом, работа ума и души не прекращалась ни на минуту.
Я присматривался к бригаде. В ней сошлись слу­чайные люди, которые по разным причинам не смогли по-другому устроиться. Был, например, фронтовик-ка­питан, переживший плен. Председатель колхоза, за что-то снятый с работы. И двое демобилизованных рядовых — я и еще один парень. Разные судьбы, ха­рактеры. Я не вникал в их биографии, не принято было интересоваться. Точно так же и они не интере­совались моими анкетными данными. Но я чувство­вал: это неплохие люди, каждый по-своему несчастен. Люди трудной судьбы. Они не доказывали свою пра­воту, просто работали. Человек проверялся в бригаде на деле: в труде или в критической ситуации. Сло­вам мало кто верил.
Помню, разгружали вчетвером вагон с металлом и оказался на дне огромнейший лист. Надо было при­поднять и сбросить его через борт. Подняли мы лист — двое с одной стороны, две с другой. И вдруг мой напарник поскользнулся и упал. Я чувствовал: немыслимо удержать такой груз, никаких сил не хва­тит. Надо бросить… Но тогда погибнет человек. Когда напарник поднялся, мы перекинули лист через борт. От напряжения я надорвался, кровь пошла горлом, попал в больницу. Но человек остался жив.
Что такое договор по совести, я узнал задолго до бригадного подряда. Сколько было в жизни случаев, когда я мог ради личной выгоды, спокойствия, благо­получия нарушить этот договор. Но всегда находи­лись люди, которые вели меня по верному курсу…
Разные пути мы выбираем в жизни. Всем с дет­ства хочется признания, уважения. Один идет из­бранной дорогой, не обращая внимания на лишения, твердо веря, что дело, которому он взялся служить — праведное и труд его не пропадет, а признание при­дет со временем. Другой же считает: «Признание — это карьера. Должность обеспечит признание».
Но важнее для каждого человека найти свое при­звание в жизни. Это я понял рано, еще мальчишкой, когда с крутого речного берега с восхищением и зави­стью часами наблюдал, как увлеченно и умело, с профессиональным достоинством трудятся простые матросы и грузчики — самые уважаемые и популяр­ные люди в ту пору на всей Волге.
Путь к призванию часто бывает долгим и тяже­лым испытанием. Так получилось и со мной. Я про­шел весь этот путь до конца и нашел свое призвание уже взрослым человеком. Кем только ни приходи­лось работать: грузчиком и асфальтировщиком, за­бойщиком каменного карьера и рыбаком… Сейчас, когда прошли .многие-многие годы, я осознал: труд и только труд, каждодневный и упорный, поможет че­ловеку найти свое любимое дело.
Помог мне найти себя и труд грузчика. Это была такая рабочая закалка, которая, не раз выручала ме­ня потом на стройках Крайнего Севера, помогла не струсить, выстоять в борьбе с суровой природой, а позднее и полюбить мужественную профессию строи­теля. После той работы грузчиком на «Красном Ок­тябре» мне всегда казалось — все мои самые главные испытания остались позади.
Как и многим моим сверстникам, мне пришлось немало постранствовать по родной земле. Вот тогда я . и почувствовал близость всех пройденных дорог и родных просторов.
Страна возрождалась из пепла и руин. Я побы­вал в Магнитогорске, Уральске, Бокситогорске, на целине — с начала ее освоения. И нигде я не мог с семьей остановиться надолго: нет жилья. А у нас уже было двое детей: в 1953 году родилась дочка — Ал­лочка.
В какой уж раз отправлял жену с детьми назад в Уральск, оставался опять один в Сталинграде. Жил в полуразрушенном сарае вместе с каким-то стари­ком. Подступала зима. Я все надеялся: что-то сде­лаю, что-то придумаю. Хотелось закрепиться, остать­ся — город-то мой!
Однажды ночью ударил мороз. Мы с соседом про­снулись от лютого холода, зуб на зуб не попадает. Пошли на улицу искать дрова. Смотрим: столб без проводов. Свалили его, всю ночь пилили и кололи, а под утро, натопив печь, легли спать. Проснулись — пар в сарае, как в бане. Это стали «отходить» про­мороженные стены. В этом пару мы друг друга поч­ти не видели. Я сказал: «Давай, дед, мотать отсю­да, пока не поздно!» И уехал из Сталинграда, теперь уже навсегда.
Второй раз отправился я попытать счастья в Бок­ситогорске. В это время там развернулась Всесоюз­ная ударная стройка. Строились одновременно город и крупнейший глиноземный завод.
Иду по улице с деревянным чемоданчиком, вижу — асфальтируют. Да как-то неумело.