Доктор Гааз

Сватовство мое к Полине Прокофьевне как-то само собой расстроилось, потом холера напала на Москву, потом… и сам не знаю, что потом. Деревенька моя пошла с торгов – под влиянием Гааза и я возомнил себя спасителем несчастных, залез в долги, тратя серебро на сапоги, подвертки, одеяла для арестантов, на устройство школы при Бутырском замке. Не знаю, принесло ли сие пользу хоть на грош, но я понес одни убытки. Остался лишь флигелек на Козихе, камердинер, повар и лакей, он же кучер, – вот и вся дворня, три души по ревизской сказке. Я с улыбкой вспомнил письмо, полученное от тети на прошлой неделе, где она предлагала за три тыщи уступить своего повара, особым его преимуществом считая, что тот учился у кухмистера Лунина, а до того «четыре года овладевал у князя Бибарсова». Ах, та tante, да мне-то не ресторацию открывать, а рассольник с рубцом сумеет сготовить и мой Степан. Нечего сказать, кстати тетушкино письмецо! И деньги как раз объявились, именно три тысячи, словно генерал Дубельт загодя был извещен о тетушкином письме. Неужто честь дворянина и кулинарное умение стоят одинаково? Недорого же, ваше высокопревосходительство Леонтий Васильевич, вы оценили мое имя… А впрочем, пара пистолетов еще дешевле, уж она жизнь мою рассудит. Интересно, какие заслуги пред правительством успел стяжать сей ваш посланец? Умение читать чужие письма или натаскан вынюхивать издания, тайно отпечатанные в Лондоне и Женеве? Что ж, стезя влекущая, знаю по себе. Прежде всего, сам процесс, конспирация, тайна – есть в этом и упоение, и вдохновение. Там словцо неосторожное, там каламбур, записочка, откровенность дружеская – а ты каллиграфией своей вписываешь имярека в Книгу Судеб и смотришь – привел в движение шестерни государственного механизма, видишь, как ложится стежок, а то и петелька… И не какая-нибудь мелкая сошка, а статский генерал ни с того ни с сего отчего-то вздрагивает, озирается… Да, приманчивое занятие, азартное.

Так что заслуги такого рода, майор, отчасти мне известны, а вот поглядим, каков ты храбрец на двенадцати шагах. Представляю, как будет шокирован князь Четвертинский! Ах, как он хохотал, когда у Шевалье кто-то рассказал, как граф Бенкендорф испрашивал у государя инструкцию для Третьего отделения! Государь подал графу платок: «Вот тебе моя инструкция. Чем больше утрешь им слез вдов и сирот, тем лучше исполнишь мою волю».

Да, все тогда хохотали, и я, хотя у меня в горле встал комок. Те, кто презирал жандармов, казались себе не только людьми в высшей степени порядочными, но чуть не Брутами. Полно, господа! Кто из вас осмелится не поклониться Бенкендорфу или Дубельту? Что поклониться?! Многие из вас были б счастливы своих жен положить к ним в постель, – известны и такие случаи, известны-с.

Стреляться с «голубым» вне ваших правил? Что ж, простите несчастного Арсения Пустошина. А я вот завтра метну жребий. Дуэль жандарма и доносчика – чем не российский водевиль? Ей-богу, господа!

Я решительно взял пакет с тремя тысячами, с хрустом посыпался сургуч.

9

Выехав переулками к Мясницкой, велел остановить карету у гостиницы «Венеция». Местная ресторация была известна тем, что в ней замечательно плохо кормили, да еще тем, что дом этот принадлежал известному шулеру Нилусу; кажется, у него Павел Воинович Нащокин проиграл сочинителю Павлову все наличные, золотые часы, столовое серебро, любовницу цыганку Оленьку (как же, господа, долг чести!) и карету с лошадьми. Лет пять назад, когда я поступил на службу к графу Закревскому, я имел случай объявить Нилусу повеление генерал-губернатора о высылке его из Москвы за картежную игру. Он был заключен в Петропавловскую крепость и, хотя пользовался услугами своего повара, умер очень быстро. Но московские картежники сыскали другое место – это я знал точно.

В ресторане я занял столик у окна. Скатерть, по крайней мере, была свежая и свечи не сальные. Подлетел официант.

– Приятно рады видеть ваше превосходительство в нашей ресторации. Прикажете сами распорядиться или позволите мне доложить?

– Докладывай!

– У нас сегодня дежурит уха из налимов с печенкой, холодный поросеночек. На второе можно подать куропатку в горшочке. Десерт – пломбир и гурьевская каша. Из напитков что желаете?

– Водки.

– Известно-с, душа требует. Графинчик большой или маленький? С маленького начнем-с?

Начало и впрямь получилось славным. Я раскурил сигарку, оглядел зал – где-то здесь таилось еще одно, загаданное мной желанье, но знакомых не замечалось. Их и не должно быть, твердил я, постукивая ножом хрустальный бок графинчика. Два дальних столика заслонял огромный куст китайской розы в деревянной кадке, но я знал, что и за кустом не то.