Доктор Гарин

“Есть ли радость в преодолении? Или это просто инерция удовлетворения желаний при движении сквозь хаос, сквозь препятствия? Мне сейчас очень хорошо. Почему? Я один здесь, в диких, непредсказуемых, новых для меня местах, где-то рядом война и люди, готовые убивать друг друга, я двигаюсь, преодолевая всё это, слава Богу, это пока получается, и мне очень хорошо. Отчего? Просто ли от преодоления трудностей? Или от осознания, что пока всё получается? А может, от осознанности самого пути? Я верю в мой путь, я укреплён в нём, у меня есть цель – Хабаровск. Но что там будет? Почему, почему я так рад моему пути, отчего я уверен, что всё сложится и всё будет хорошо в Хабаровске?”

Доктор задумался, подбрасывая ветки в жадный огонь. И вдруг рассмеялся:

– Хабаровск! А что там?! Ты знаешь, доктор? А вдруг его уже давно бомбой – бабах, и нет никакого Хабаровска? И не будет? И там радиоактивные руины? А?

Он вздохнул.

– Нет. Не будет бомбы. Почему? Потому что я так решил. Потому что я, доктор Гарин, верю в это. Потому что, имея абсолютную веру в правильный путь, мы формируем этот путь. И не только путь! Мы формируем и мир вокруг нашего пути. Имеющий веру способен раздвигать горы. А я имею эту веру. Хотя бы для того, чтобы следовать и преодолеть. Чтобы идти к цели. И Господь знает это”.

Он отпил пива, полез в сумку, достал цыплёнка, лепёшку и, не разогревая их на огне, стал жадно есть. Покончив с ними и побросав цыплячьи кости в костёр, взял две лепёшки, насадил на сосновую палку, сунул в огонь.

“Я верю, а значит, я знаю. Знаю, что всё сложится. Это просто, как этот огонь. Как этот лес, который ждал меня эти десятилетия и дал мне приют. И это чудесно!”

Разогрев лепёшки, он съел их, допил пиво и сунул пустую банку в сумку. Солнце зашло, багровая заря стала розоветь. Гарин хотел было встать и сходить за хворостом, чтобы подкормить костёр, но осовел после пива и еды. Пахнущий смолой воздух расслаблял, и доктор вспомнил свой обязательный послеобеденный сон в санатории. И слонов, входивших в собор Святого Петра. Он подвинулся к прогорающему костру, лёг на бок, положив под голову сапоги, а поверх них – сумку, в которой что-то ещё осталось. Глядя на костёр, он снова вернулся к мыслям о пути, преодолении хаоса и о вере в то, что должно сбыться. Эти мысли были особенно приятны. Ветки, сгорев, рассыпались оранжевыми угольками, вспыхивающими голубым и зелёным.

“Есть путь, но есть и перепутье… а есть и общие пути, по которым идут все, и я в том числе… наши пути могут совпадать, могут и пересекаться… совпадать друг с другом, а иногда один путь того, кто верит в него, может пропадать в пути другого, идущего интуитивно, неуверенно… как лыжня вливается в лыжню, только что проторенную другим… и ты вступаешь в неё… и уже понимаешь, что это не твоя лыжня… но ты идёшь по ней, и веришь в неё, и наполняешь этот путь своей верой… и путь исправляется, становясь из интуитивного единственно правильным…”

Тяжёлые веки доктора сомкнулись.

Часть шестая Белая ворона

Он проснулся от странного свиста: словно птица и зверь договорились и решили создать некий совместный свист для загадочной, только им понятной цели.

Гарин открыл глаза. Было темно. Луна, съеденная наполовину тучей, слабо освещала тёмные стволы сосен. Доктор по-прежнему лежал на земле. Костёр давно прогорел, угли потухли. Он сел на остывшей земле, оглядываясь. Слева сквозь сосновые стволы поблёскивала река. А справа снова раздался странный свист.

“Филин, что ли? Непохоже…”

Он повернул голову вправо и различил неподалеку тёмные силуэты трёх всадников. В темноте бора послышался мягкий конский топот, и к троим подъехали ещё трое. И остановились.

Гарин встал, протёр пенсне, надел, разглядывая конных. И вдруг оцепенел: у всадников не было голов. У него закололо шею и за ушами, живот сжало знакомой судорогой страха.

– Спокойно, доктор, шпагу вон… – пролепетал он, сунул руку в карман халата, доставая пистолет.

И вспомнил, что в нём нет патронов.

– Хорлан! – громко раздалось от всадников.

И они задвигались, поднимая в руках что-то вроде арбалетов. Доктор бросил пистолет на землю.

– Эраул? – глухим, угрожающим голосом спросил один из безголовых.

– Не понимаю, – ответил Гарин.

– Русиб?

– Я русский.

Всадники стали медленно подъезжать. И вскоре он разглядел их головы. Головы у них, к счастью, оказались на месте, но только очень тёмные, едва различимые на фоне лесного мрака.

“В масках, что ли?”

Но всадники были не в масках. И когда, подъехав, они обступили Гарина, новая волна мурашек побежала по его шее и ушам: он понял, кто подъехал к нему.

– Черныши! – произнёс он.

Услышав знакомое слово, всадники заухали, изображая что-то вроде смеха. Двое спешились и подошли к Гарину. Они были на голову ниже его и довольно широки телом, кряжисты, с длинными руками и на кривых ногах, отчего сильно раскачивались при ходьбе. Они походили на ожившие дубовые пни с мощными корнями. В руках они держали что-то вроде коротких каменных топоров.

– Хорлан обу! – глухим голосом приказал один и угрожающе поднял своё оружие.