И очнулся, когда сильные руки снова подхватили его и сняли с лошади. Конные, похитившие доктора, стояли на низком берегу, поросшем густым камышом. Светало. Лес зеленел вдали, а вокруг расстилались бесконечные острова камышей с затонами. Перебрасываясь краткими фразами на своём непонятном языке, черныши спешились, провели лошадей по берегу, сжатому камышами, и оказались напротив узкой протоки. Здесь стояли, привязанные к колам, две длинные и широкие лодки, похожие на челны. Черныши завели в челны лошадей, сели сами, усадили доктора, оттолкнулись вёслами и поплыли по протоке. Она шла, окружённая камышами, поворачивая влево и вправо, черныши ловко правили свои челны, лошади спокойно стояли в них, спокойствием показывая, что это им не впервой. На доктора никто не обращал внимания, что позволяло Гарину подробно разглядеть чернышей. Они были одеты довольно легко, но добротно, в узкие кожаные штаны из какого-то зверя и такие же кожаные безрукавки. Подпоясывались они плетёными кожаными ремнями, на которых висели деревянные молотки и тонкие каменные ножи с деревянными рукоятками. На плечах они несли кожаные мешки и знаменитые “арбалеты людей-медведей”, породившие сотни народных слухов. Это были относительно короткие арбалеты, сделанные только из дерева, с торчащей толстой стрелой. Наконечник её был длинный и широкий, как у боевого копья, выточенный из кремня и основательно вделанный в древко. Ходили мифы о пробивной способности таких арбалетов. Сам лук у них тоже был необычный, толстый, хоть и неширокий, и словно скрученный из десятка других луков. “Кабину вертолёта пробивает, как фанеру, – вспомнил Гарин слова одного лётчика. – Поэтому мы к чернышам и не суёмся. Ракету радар видит, а стрелу – нет”. Высаживать десант в районе обитания чернышей было опасно.
Протока упёрлась в берег. Черныши вывели лошадей из челнов, впрягли их в них и, понукая, похлёстывая, заставили тащить челны волоком по пестрящему алтайскими цветами лугу. Все пошли рядом. Солнце засверкало на востоке, и Гарин с грустью вспомнил, как хорошо встречал он прошлую зарю на Оби, когда плыл по своему пути, уверенный в себе, полный сил и ожиданий. Только теперь, шагая по пёстрой траве, он вспомнил, что сапоги и сумку забыл там, в бору. А в сумке – два конуса, купленных у витаминдеров.
“Как и те пирамидки… они же с Перхушей тогда тоже остались в самокате… навсегда…”
Он усмехнулся. Этот роскошный цветастый луг, восходящее солнце вдруг прибавили доктору решительности. Он остановился и громко произнёс:
– Я никуда не пойду!
Идущий за ним чернолицый подтолкнул его, но доктор стоял на месте:
– Не пойду.
– Докатор абраш ова! – громко выкрикнул чернолицый, поднимая молоток.
Другие остановились, придержав лошадей. Они все посмотрели на доктора.
– У меня ничего нет! Я вам всё отдал! – негодующе заговорил Гарин. – Зачем я вам нужен? Я старый, больной человек! Я ничего не умею!
Чернолицые подошли и обступили его.
– Я инвалид. – Приподняв штанины, доктор показал им свои титановые ноги. – Ин-ва-лид! Понимаете? Зачем вам инвалиды?!
Черныши молчали. При утреннем свете их волосатые лица стали хорошо видны. Они уставились на доктора. В их лицах было что-то безнадёжно опрокинутое, словно природа человека в одночасье рухнула в тёмный погреб глухой физиологической хтони, в бессловесное переплетение жил, вен, потрохов, слизи и кровяных сгустков, поворочалась там, мыча, ухая, и вылезла уже другой, с новым лицом, новыми ценностями и целями.
Один из них, с широким деревянным ожерельем, шагнул к доктору, вытянул из ножен широкий и плоский каменный нож, наклонился, тюкнул ножом по одной ноге доктора, затем по другой. Потом дважды тюкнул ножом по лбу Гарина и произнёс, приблизив своё чёрное лицо к лицу доктора:
– Эба ноорвага оп удо ферсин.
Его узкие глаза без ресниц, с жёлтыми веками, розоватыми белками и чёрными зрачками посмотрели так, что доктор не решился что-либо ответить.
– Вар на факр обристи нцоро, – продолжил чернолицый и вытянул руку с ножом вперёд, по направлению движения лошадей.
Из тёмного рта с потрескавшимися губами у него пахло ужасно. Фонетически грубый язык чернышей сопровождался ещё и нутряной вонью. Фигура черныша с ожерельем была приземистой и непропорционально широкой, чёрные мускулистые руки доставали до колен кривых ног. Всё выдавало в нём недюжинную силу.
“Такой коня поднимет и понесёт… мда… Нет выбора, доктор…”
Чернолицый издал горловой звук, другие поддёрнули лошадей, те потащили челны, черныши помогали им. Гарина подтолкнули сзади деревянным молотком. И он покорно пошёл.
Яркие цветы ложились под кили челнов, как под лемех. Шагая рядом, Гарин понял, что челны – угнанные. На одном из них белым по коричневому было написано