Доктор Гарин

Секунду она буравила его взглядом мокрых глаз, потом отшвырнула нож, рухнула на пол и забилась на нём в своем хрюкающем, пыхтящем рыдании. Гарин опустился на колоду и сидел, собираясь с мыслями. Но их трудно было собрать. Нарыдавшись, Альбина подняла свой нож, вложила в ножны и снова встала перед Гариным.

– Оморот всё, – произнесла она.

– Что – всё?

– Оморот больше не надо. Работа больше нет.

– И куда… всех нас?

– Все умирать, – произнесли маленькие губы, покрытые белой, блестящей от слёз шерстью.

Гарин остолбенел.

“Умирать. Значит – убивать”.

– Всех нас… убивать? – спросил он.

– Убивать.

– Когда?

– Завтра.

Волосы зашевелились у него на голове. Он выдохнул, приходя в себя, и спросил:

– Зачем убивать? За что?

– Оморот не надо. Мохавта уже делать.

– Что такое мохавта?

– Мохавта большой, большой. Мохавта делать, делать. И мохавта стоять. Мохавта хрр-хрр. Все ебать ночь. И ребёнок иметь.

Гарин ничего не понял. Одно было ясно – заключённым эту ночь не пережить.

– Все ебать ночь? – переспросил он. – Ваши? Ебать?

– Наши ебать ночь. И все наша женщина ребёнок иметь.

– Все ваши мужчины ебать ваших женщин? Ночью?

– Да.

– Чтобы были дети?

– Да.

– А мохавта тут причём?

– Мохавта огонь, хрр-хрр.

– Где?

– Там! Там! – замахала она длинной рукой. – Большой мохавта! Огонь!

– И нас всех убьют?

– Да.

– Завтра?

– Да.

– А почему не отпустить домой?

– Нельзя. Надо убивать.

Гарин замолчал, потрясённый. Лампа, похищенная из какого-то далёкого человеческого уюта, спокойно горела на столе. Запах керосина был невероятно, пронзительно сладок и насмешливо обещал скорую смерть.

“Вот и всё, доктор…”

Гарин облизал пересохшие губы. Мозг его лихорадочно заработал.

“Надо предупредить всех. Пусть бегут кто как может. Не бараны же, чтобы тупо ждать смерти…”

– Я буду тебя ебать, – неожиданно для себя произнёс он. – Если ты поможешь мне бежать.

Мгновенье она молча смотрела на него, потом стала распускать шнуровку на своих кожаных штанах.

– Нет! Не здесь! – пророкотал Гарин. – Когда убежим. Выведешь меня отсюда. И я буду тебя ебать. Я побегу дальше, а ты останешься. И у тебя обязательно будет ребёнок. Если нет – я умру со всеми. Или… убей меня здесь, сама. Сейчас.

Она замерла и молча смотрела. Лампа горела, фитиль потрескивал. Гарин напряжённо смотрел в сапфировые глаза.

– Я тебя бежать. И ты меня ебать, – произнесла Альбина.

Словно тяжкая корка льда, наросшего за эти полгода, свалилась с плеч и спины Гарина. И запах керосина стал прекрасней запаха всех роз мира. И лампа горела волшебной лампой Алладина.

– Мы сейчас бежать? – Гарин взял Альбину за плечо.

– Нет. Утро. Сейчас нельзя. Ночь нельзя – нет дорога. Ночь бежать – тонуть.

– Ясно.

– Мы не бежать. Мы уходить хорга. Мы бежать утро.

Слово “хорга” Гарин слышал часто у чернышей. Так называли они своё городище на болоте.

– Мы уйдём сейчас в хорга и там спрячемся? А утром – бежать?

– Да.

– Прямо сейчас идти?

– Да.

– Мне надо зайти в упо.

– Идти.

Гарин взял свою щётку для чистки столов, вышел из “кабинета”, по тошнотворно знакомым кривым тёмным коридорам дошагал до цеха. Там горели лампы, работали люди, бродили надстмотрщики и стоял густой, ни на что не похожий запах, вдыхаемый Гариным эти полгода. Гарин вдохнул воздух цеха.

“Неужели последний раз? Помоги, Господи. Если у чернышей массовое совокупление ночью в городище, значит, охрана тоже пойдёт туда. Здесь не будет охраны. Это важно!”

Показательно держа щётку перед собой, Гарин прошагал до знакомого стола. Из бывших здесь остались только Павел и Витька. Когда Гарин приблизился, они даже не подняли своих бледных, измождённых лиц. Наклонившись и делая вид, что собирается чистить стол, Гарин прошептал в ухо Павлу:

– Завтра всех убьют. Бегите ночью. Охраны не будет. Берите лампы, еду и бегите.

Павел, очнувшись, поднял обросшее лицо и уставился на Гарина, словно увидал его впервые.

А доктор стал сметать со стола опилки в мешок. Надсмотрщики вяло глянули на него, один что-то прорычал, подняв молоток. Гарин смел опилки и быстро вышел из упо. Отшвырнув щётку, побежал по коридорам, вошёл в свой “кабинет”. Альбины не было! Керосиновая лампа по-прежнему горела на столе.

– Чёрт! – взмахнул он руками.

Он не успел выругаться покрепче, как дверца прохрипела и вошла Альбина со свернутым мешком в руке. Она раскрыла мешок перед доктором:

– Сюда идти.

Гарин не понял.

– Зачем?

– Сюда идти! – повторила она.

– Прятаться?

– Я нести тебя хорга.

“Вот оно что! Конечно, кто меня туда пустит…”

– Подожди, – засуетился он. – Надо же взять что-то в дорогу…

Она стояла с раскрытым мешком.

“Меня? Понесёт?! Renyxa…”

Он схватил президентский нож, золотую зажигалку, пару пластырей-антисептиков, жемчужину в мешочке, рассовал по карманам, пошевелил пальцами над подстольем.

“А ещё чего? Еды же нет…”

– Идти! – настойчиво повторила Альбина.

Доктор схватил полюбившуюся беловоронью книгу и полез в мешок. Тот оказался просторным. Не успел доктор как следует присесть и сгруппироваться, как она подхватила мешок. Гарина сдавило, мотануло по воздуху и шмякнуло на спину альбиноски.

– Ай! – воскликнул он и рассмеялся в темноте.

Спина её была крепкой.