Доктор Гарин

Время перестало существовать для доктора. Остался только его путь сквозь этот малоразличимый окружающий мир. Доктор шёл сквозь этот мир за вороном. И мир расступался, обтекая доктора.

Лес менялся вокруг Гарина. Деревья вырастали, старели, снова молодели, сгущались и редели. Это длилось и длилось, но Гарин совсем не различал этой протяжённости. Снова пошёл снег, но мелкий, редкий. Серые низкие тучи сменились высокими белёсыми.

Ворон сел на ёлку. Гарин зашагал к нему.

Ворон глянул на доктора, моргнул, снялся с ёлки, заставив её встряхнуться. Сильно замахав крыльями, поднялся и полетел над лесом, прочь от доктора.

Гарин остановился возле качающейся ёлки.

Щурясь, он следил за вороном, но тот сливался с белёсым, сыплющим мелкую снеговую крошку небом.

Ворон исчез в небе.

Гарин зашагал в направлении пролёта ворона. Он шёл, обходя деревья, перешагивая через лесоповал, оступаясь на запорошенных снегом кочках. Шёл, по-прежнему не думая и не говоря с собой.

Он шёл и шёл туда, где пролетел белый ворон.

Споткнулся о припорошенную снегом кочку, встал и двинулся дальше, как робот.

Лес вокруг был густым, хоть и не старым. Но в лесу слышалось что-то. Совсем рядом что-то глухо работало.

Гарин пошёл на этот звук. И вдруг лес расступился. И доктор шагнул, как на сцену, на большую, ровную круглую поляну. Деревья на ней были срезаны под корень и брошены в лесу неподалёку. Посередине поляны виднелся невысокий бетонный подиум, а на подиуме… На подиуме стоял белый птеродактиль с опущенным книзу хищным клювом и поднятыми вертикально полукрыльями. У птеродактиля была кабина. Был номер YZ 762. Были резиновые шасси. А из-под крыльев высовывались овальные боевые конусы с синими концами ракет “воздух – воздух” и красными “воздух – земля”. Внизу из поджарого брюха торчала шестиствольная пушка.

В подиуме был открыт люк, из люка к птеродактилю шёл толстый оранжевый шланг. Возле шланга стоял человек в зимней одежде военного лётчика и смотрел на Гарина. И в люке гудел топливный насос.

Мысли вдруг вернулись к Гарину.

Словно покинувший его ворон уступил им место.

Гарин постоял, уставившись на железного птеродактиля. И зашагал к нему.

В руке у лётчика появился увесистый пистолет со снаряженным подствольничком.

Гарин разжал губы, собираясь с мыслями.

И они пришли, словно никуда и не уходили.

– I'm sorry! – хрипло воскликнул Гарин и поднял вверх обе руки.

– Who are you?

– I'm a doctor.

– What's your name?

– Garin. I'm Doctor Garin. From Barnaul. A psychiatrist.

– Доктор Гарин? – повторил лётчик по-русски с северным акцентом. – Психиатр?

– Психиатр, – закивал доктор, вспомнив всё сразу.

И улыбнулся сам себе.

Не опуская пистолета, лётчик рассмеялся:

– И какого хера тебе тут надо, психиатр?

– Понимаете… – начал Гарин, успокаивась и обретая уверенность.

– Ну?

Гарин продолжил:

– Я был в плену у чернышей. Бежал. Мне очень нужно в Хабаровск.

– В Хабаровск?

– Да, в Хабаровск. Очень нужно.

– Семья?

– В госпиталь. Больные ждут.

Лётчик с насмешливым интересом смотрел на Гарина. Его лицо было типично северным, белокожим, широким, с узкими глазами.

– До Хабаровска отсюда три тыщи верст. К весне дойдешь.

– Вы можете отвезти меня в Хабаровск?

– Тебя? В Хабаровск?

– Да, в Хабаровск.

Лётчик рассмеялся, убрал пистолет.

– У тебя бабки есть?

– Денег у меня нет. Но у меня есть… – вспомнил он, – одна золотая вещь.

– Золотая вещь? Что за вещь?

– Нож президента Алтайской Республики.

– Нож? – Лётчик перестал усмехаться.

– Нож.

Лётчик помолчал. В это время насос перестал работать. Лётчик сделал знак Гарину подойти. Гарин подошёл, встал перед лётчиком. Синий, замызганный и местами порванный ватник Гарина, его косматые, заиндевевшие голова и борода производили убогое впечатление. Пенсне жалко поблёскивало на посиневшем мокром носу.

Но внутри Гарину было хорошо. Очень хорошо. Он совершенно успокоился.

Лётчик внешне был антиподом Гарина – в обтяжном белом комбинезоне, белом шлеме, белых перчатках с меховой оторочкой, с большим грозным пистолетом на боку.

Он окинул Гарина соответствующим взглядом.

– Покажи.

Гарин вытащил нож из внутреннего кармана ватника.

Изогнутый, золотой, с перламутром, сталью и эмблемой президентской власти нож лёг на белую перчатку лётчика. Тот раскрыл его. Кованое, с чёрной сыпью дамасских узоров и микрокаверн, идеально отполированное по кромке, острое как бритва лезвие впечатляло. На лезвии был вытравлен барс.

Лётчик закрыл нож и снова открыл.

– Я вообще-то… ножи коллекционирую, – произнёс он, шмыгнул носом – и вдруг громко и непосредственно захохотал, откинувшись назад.

Доктор кивнул лохматой головой, в которую уже порядком набилась снежная крупа.

– Старший брат ещё покойный начал, а на Первой его убило. Мне всё досталось. Память о братухе. Сто двадцать семь ножей. Три навахи, семь мачете, два эсэсовских кортика. Так это… президентский нож? Откуда?

– Я нашёл его в сбитом самолёте алтайского президента.

– Сбили! Точняк. Знаю. Казахи, да? Кому ещё? И ты там был?

– Шёл лесом, наткнулся.

– Пиздаро! Повезло, а? Ты вообще везучий, а?

Доктор пожал ватным плечом, глянул в небо, ища ворона. Но ворона так нигде и не было.