Доктор Гарин

Подбежав к полосе воды с молодым ледком, она швырнула по льду свою одежду, а затем кинулась сама, поехала на животе, что-то бормоча, догнала одежду, схватила, выбралась на неровный берег и побежала голая, с одеждой в руке, побежала, понеслась по палеозойскому ландшафту.

– Цбю-ю-ю-ю-юхрр!! – закричал Гарин что есть сил.

Она оглянулась на мгновенье. И побежала дальше, дальше, дальше, растворяясь в мешанине замшелых, давно упавших и гнилых стволов. Её белая фигурка, лёгкий бег были великолепны.

У Гарина сжалось сердце. Он стоял, провожая её взглядом. Что-то отрывалось от него, не успев прилепиться.

И вскоре она пропала, став белёсой точкой.

– Почему… так всё… – вздохнул Гарин и вдруг понял, что он остался один.

Совсем один.

Снег перестал. Серые облака ползли по небу. Ползли по своим облачным делам.

Гарин почувствовал тяжёлое опустошение, словно он вёз, нёс что-то невинное, искреннее, что могло бы стать родным и дорогим, и вдруг разом потерял. И отвернулся от проклятого болота, посмотрел на лес. Нестарый, негустой, смешанный, он стоял спокойно.

– Надо идти… – произнёс Гарин, но понял, что сил идти нет.

Он сел на землю, привалившись спиной к сосне. И забылся.

Часть седьмая Белый ворон

Гарин очнулся от пронизывающего холода и открыл глаза. Он сидел у сосны, перед ним был всё тот же молодой лес. Голые кисти рук и непокрытая голова озябли. Одеревеневшими пальцами он расстегнул ватник, сунул руки под мышки, съёжился. Подтянул затёкшие ноги и стал подниматься, опираясь спиной о сосну. Встав, затопал ногами, задвигался, пытаясь отогреться.

“Разоспался…идиот…”

Холод во время короткого сна успел забраться под ватник. Зубы Гарина застучали.

“И ведь несильный мороз… минус два, не больше…”

Он запрыгал, замотал озябшей головой. Достал ладони, подышал на них и замахал руками, как бородатая мельница.

“Что ж с тобой случилось, что ты так размяк и обессилел?”

Он вспомнил Цбюхрр, её горячее, желанное тело, невинное, обжигающее лоно. Это было невероятно.

“«Ты меня ебать?» – спрашивала она. А получается, что – она меня ебать”.

Он рассмеялся, дрожащим от озноба голосом.

– Тебя ебать белая шерстяная девственница с сапфировыми глазами. А, доктор? Ты доволен?

Разогревшись гимнастикой, он глубоко вдохнул и с силой выдохнул.

– Надо идти. Вперёд!

Он вошёл в лес.

Снега было мало, пожухшая трава покрывала землю. Настоящую, твёрдую землю.

“Знать бы, куда идти. Незнамо, незнамо”.

– Одно ясно – прочь от болота, – пробормотал он и выкрикнул: – Прочь от кикимор и водяных!!

Сориентировавшись, он понял, что идёт на восток. Болото осталось на западе.

“Ну и хорошо!”

Шагая, он тёр себе уши.

“Не догадался раздобыть ни шапки, ни рукавиц. Ну, там их и не было нигде. Нет, они были, были в тех кучах, да я не порылся сильно, не поискал. И были же там лыжи, лыжи-самоходы! Лыжи! Сейчас бы встал и поехал! Утащить не получилось, ничего не придумал, дуроплезиус…”

Он сокрушённо вздохнул и сплюнул. Лес обступил его. Доктор шёл, обходя деревья и кустарники. Несмотря на холод, всё было чудесно. Страшные, потерянные впустую полгода остались за спиной вместе с уродливым болотом, с трясиной, мхом и вонью стоялой воды. Это прошлое отдалялось с каждым шагом.

“Пройду хоть десять верст, хоть двадцать, здесь не тайга, обязательно куда-нибудь выйду, встречу людей, нормальных людей”.

Он шёл и шёл, стараясь думать о хорошем, верить и надеяться. Время текло неведомо для него, небо было серым, лес не густел и не кончался. Но голова без шапки мёрзла. Как ни тёр он уши, как ни прыгал, ни прятал голову в ватник, согреться не удавалось. Промозглый воздух близкого огромного болота чувствовался и здесь, в лесу. Мороз стоял хоть и несильный, но промозглость делала его чувствительным.

Гарин пошёл быстрее, но запыхался и замёрз ещё больше.

– Костёр… – пробормотал он, обняв молодую берёзу и тяжело дыша. – Разжечь, согреться…

Он оглядел землю. Лес был молодой, лиственный, хворост не валялся на земле. И ёлок не было, ёлок, у которых внизу всегда есть сухие веточки, которые можно сломать, сложить пучком и зажечь. Редкие молодые сосны не обладали такими веточками.

Доктор нашёл совсем немного хвороста и понял, что его не хватит на костёр.

“И поджечь его трудно, он обледенел…”

Гарин порылся по карманам, достал красавицу зажигалку, щёлкнул. Газовое пламя засветилось. Он погрел над ним одну руку, потом другую. Поискал ещё хвороста. Его было катастрофически мало в этом молодом лесу. И ни одного сухого дерева, сухого куста, чтобы разломать на хворост. Расчистив от снега плешинку земли, Гарин поломал ветки, сложил шалашом, присел, попытался пожечь. Жёлто-голубой язычок пламени бессмысленно лизал обледеневшие прутья, не поджигая их.

“Чёрт…”

Он нарвал жухлой травы, набрал опавших листьев, поджёг, но трава тоже почему-то не хотела гореть, а листья тлели и чадили. Наконец что-то загорелось, Гарин запихнул горящую траву под шалашик из хвороста, она быстро прогорела и потухла. Костра не получалось.