Доктор Гарин

Они шли по чистой мостовой под кронами лип в потоке нарядной публики, дыша свежим и тёплым весенним воздухом, наполненным запахами еды, табака, духов и пряностей, читая вывески и останавливаясь у витрин. Гарин тыкал тростью в разодетых манекенов, стучал по вазам и каменным львам антикваров, задавал продавцам громкие и неудобные вопросы; золотое пенсне на его решительном носу сверкало на солнце, моисеева борода грозно колыхалась. Повисшая на его руке Маша острила и смеялась. Ей было хорошо.

– Я готов купить старую вещь, если она докажет, что всегда была в моей жизни, а я только сейчас вспомнил её, – рокотал он, останавливаясь возле китайского магазина.

– И много у вас таких вещей? – спросила Маша со своей презрительной полуулыбкой.

– В санатории были, – наморщил лоб Гарин и потюкал концом трости деревянного китайского коня размером с барана.

– Кроме барометра, я ничего не помню.

– Барометр, да… – Гарин скорбно причмокнул полными губами. – Пропал! Жаль. Из Берлина.

– Надин подарила?

– Сам купил. Красивый. Точный. Ни разу не обманул.

– Портсигар ваш помню.

– Да! Тоже там остался.

– Я хочу вам подарить новый портсигар. Позволите?

– Маша, вещь должна быть такая, чтобы ей можно было верить.

– Постараюсь найти самый честный портсигар.

Гарин двинулся дальше, увлекая её за собой. Они прошли кафе “Сибирские огоньки”, бутик Kenzo и странный магазин, торгующий только чёрной посудой. Публики вокруг было много, преимущественно молодёжь, но шли и пожилые пары, беженцы с гор и долин, оттеснённые взрывом и войной в город. Шли, а чаще ехали на самокатах редкие маленькие, на тележках ползли круглые, прыгали на своих пружинах нищие бобрики. Но Маша с Гариным не встретили за всё время ни одного большого. Это удивляло Гарина: большие активно использовались на тяжёлых работах во многих сибирских и дальневосточных городах, но почему-то Барнаул был исключением.

Доведя Машу до площади Восстания, Гарин традиционно заказал бармену два бокала местного алтайского шампанского, и они с Машей встали за мраморным столиком в тени каштана напротив фонтана и памятника семи Восставшим Палачам.

– Гарин, я хочу выпить за то, чтобы ничего не менялось, – произнесла Маша.

– Ну… в принципе… – заворчал Гарин.

– Без принципа. Мне так хорошо с вами здесь.

Чокнулись и выпили. Гарин огляделся по сторонам. Воскресная публика стояла, сидела, выпивала, курила и болтала. Он тоже закурил папиросу.

– Этот памятник мне что-то напоминает, – сказала Маша. – Но пока не пойму что.

– Он странноватый, согласен.

Гарин с бокалом в руке подошёл к памятнику. Маша двинулась следом. Бронзовый монумент изображал семь восставших палачей с различным оружием в руках. У одного был автомат, у другого двустволка, у третьего топор, у четвёртого нож, у пятого кирпич, у шестого палка, а седьмой держал в руках книгу.

– Здесь ничего не написано про эту книгу. – Гарин в который раз пробежал глазами памятную доску на двух языках, рассказывающую о восстании. – Этот палач… ммм… Смирнов дрался с гвардейцами книгой. Что за книга?

– Может, Библия?

– Она была бы потолще.

– Уголовный кодекс?

– Он был бы потоньше.

– Тогда – детективный роман. Что ещё читать палачу?

– А может, и необязательно детективный.

– Скажите ещё – “Война и мир”. Гарин, ну что может читать палач?

– Маша, восстание случилось восемнадцать лет назад. Вы молоды, а я помню то время хорошо. – Гарин с наслаждением отпил из бокала. – Тогда люди, объевшиеся голограммами, снова потянулись к бумажной книге. От голограмм, или, как тогда говорили, живых картин, да ещё с запахами, затошнило. Да и синдром Реблинна – Браунса был не шуткой. В некоторых государствах запретили голограммы.

– Это я помню.

– Да! И началось что-то вроде нового литературного ренессанса. Читали все и всё. Бумажное. Издательства росли как грибы.

– Гарин, я помню, помню это прекрасно! Я и сама читала тогда всё с бумаги: сказки, Мюнхгаузена, “Серебряные коньки”, “Тёплую ладонь”, “Гарри Поттера”.

– Вот-вот. Все вмиг стали читателями, зрителей запрезирали. Сериалы сошли на нет.

– Ну, не все. “Четырёх мушкётерок” смотрят до сих пор миллионы.

– Маша, это комедия. Но всё-таки, чёрт возьми… – Гарин тюкнул бронзовую книгу концом трости. – Что же это за книга? Кто скажет?

– Здесь же рядом букинистический. Может, тот старичок знает?

– Точно! Спросим у него.

Оставив опустевшие бокалы на мраморе, они двинулись к букинистическому. С его владельцем, седовласым и седобородым евреем, Гарин уже успел пообщаться. Тот встретил их с Машей как старых знакомых. Гарин задал свой вопрос.

– О, я знаю эту книгу, – произнёс старик, грустно покачивая головой. – Как мне не знать своей книги?

– Это ваша книга?

– А чья же ещё?

– Вы тогда жили здесь?

– А где мне ещё жить?

– И с этим магазином?

– А с чем ещё?

– И продали книгу палачу?

– Не продал, – с горечью ответил старик и вздохнул. – Дурак Арон не продал эту книгу. Если бы тогда я продал эту книгу, я жил бы сейчас в Бессарабии. Эта книга! У каждого букиниста есть своё сокровище. И у меня было. А теперь нет. Отняли!

– Так понравилась? – усмехнулась Маша.