Доктор Гарин

– Так, вам? – спросила продавщица в белом фартуке и с большой прической.

– Чпок.

– Что? – Продавщица смотрела.

– Чпок, – протянул Кропотов двугривенный.

– Чего вы чпокаете, гражданин? Ессентуки, что ли?

– Чпок. – Кропотов кивнул.

– Господи… – С недовольной миной продавщица стакан налила, на стойку поставила, мокрую сдачу рядом брякнула.

Кропотов стакан взял рукой трясущейся, отошёл к стене с потёком старым, знакомым и стал пить, обеими руками за стакан держась. Вода была вакуумной. Он выпил, вернул стакан и двинулся домой. На метро не поехал, испугался, что там может вообще засосать в тоннелях куда-нибудь так глубоко, в подземелья чёрные, куда и скорая помощь не доедет, откуда никогда не выберешься. Часа за полтора дошёл пешком до Новых Черёмушек, где год назад получили они двухкомнатную квартиру на троих. Вспотел сильно. Вошёл в подъезд, поднялся на четвёртый этаж, открыл дверь ключом. Рита и Павлик были дома, смотрели телевизор громко. Рита мужа услышала, крикнула с хохотом:

– Ваня, Райкин новый! Скорей! Это умереть!

Не снимая плаща, в столовую вошёл. Перед новым цветным телевизором жена и сын сидели. А в телевизоре комик великий советский Аркадий Райкин в чёрном узком костюме и смятой светлой шляпе изображал алкоголика, решившего опохмелиться в греческом зале Музея изобразительных искусств. Голос его в комнате звенел:

– А она мне: в греческом зале, в греческом зале! Вы понимаете, что вы говорите? Я говорю: я понимаю, а ты понимаешь, мышь белая, что уже три часа, а я ещё ни в одном глазу?!

Рита и Павлик хохотали.

– А она: ах, Аполлон, ах, Аполлон! А я ей и говорю: да, я Аполлон!

Рита захохотала громче, Павлик от смеха слетел со стула на ковёр и покатился по нему. Райкин уставил на Ивана Терентьича вакуумные глаза. Кропотов поднял руки свои, сложил из указательных пальцев два крючка и

Страница обрывалась. Гарин положил ободранную книжку на лавочку.

Встал и пошёл в гостиницу.

Несмотря на третий час ночи, Маша не спала, ждала его, сидя в голограммах, как в ванной. Тут же погасила их, когда он вошёл – большой, бородатый, с уставшим, обвислым лицом.

– Гарин, милый. – Она вскочила, босая, тёплая подошла, обняла, замерла.

Он молчал.

– Не могла заснуть без вас.

Гарин молчал. Маша стала раздевать его.

– Я не вправе вас успокаивать, это глупо, но… один совет. Один! Даже не совет, а так, советик. Пошлите прошлое к чёрту. Раз и навсегда.

Гарин молчал, отдавшись её быстрым маленьким рукам, умело освобождающим его от одежды.

– Я имею право такое советовать, потому что в своё время это сделала.

– Это трудно, Маша, – произнёс он глухим, могильным голосом.

– Невероятно трудно! Но когда это получится, вы станете по-настоящему счастливым человеком.

– Прошлое – это рюкзак с камнями.

– Надо его разрезать, чтобы камни выпали.

– Нужен нож.

Гарин шагнул, выходя из упавших широких брюк.

– Нужен нож. – Маша спустила его длинные полосатые трусы. – В моём случае это была война. Она разрезала мой рюкзачок с детскими травмами и девичьими страданиями. У меня теперь за спиной легко. Так легко, что я несусь в будущее, минуя настоящее. Я футуристка!

Маша взяла Гарина за увесистые тестикулы.

– А я ретроград.

Гарин положил свои длани на острые и тёплые Машины плечи.