Доктор Гарин

Гарин ослабевал, вода захлестывала и связывала его. Берег уже был рядом, но такой недостижимо-насмешливый! Погружаясь, булькая, кашляя, доктор уже видел камыши, пепелище костерка, сосны, какие-то бетонные блоки, обрывистый песчаный берег, зенитную батарею. Но несло, несло, несло мимо всего этого.

– Не н-надо в море… не н-надо во льды…

И вдруг, как чудо, как фата-моргана, вознёсся на берегу огромный терем, бревенчатый, невозможно затейливый, разноцветный, как храм Василия Блаженного, что в далёкой Московии, резной, с витыми башенками, с балкончиками и светёлками, с десятками окон в ажурных наличниках и радостным деревянным петухом на коньке крыши. Широкая пристань с мощным катером и лодками окаймляла терем, а в распахнутом окошке сторожевой башенки торчал пулемёт и виднелась голова человека, лузгающего семечки.

– Помогите!! – выкрикнул Гарин не своим голосом.

– Ты кто? – равнодушно спросил человек.

– Я док… тор… Га… рин… – пробулькал Платон Ильич и стал бессильно погружаться в воду.

Но вырвался, выплыл из тянущей воды последним усилием. Человек в окне исчез. И едва Гарина пронесло мимо этой добротной пристани, как на неё из терема выбежали двое в синих рубахах и одинаковых красных шароварах, заправленных в сапоги-гармошки, прыгнули в катер, завели, вмиг догнали Гарина, окатив белой волной. Сильные руки схватили его и выдернули из проклятой воды на тёплую, нагретую солнцем корму. Гарин прижался щекой к рифлёному дереву.

Катер лихо развернулся и, рассекая реку, подрулил к пристани. Гарина вырвало ледяной водой. Молодцы пришвартовали катер, подхватили под руки голого Гарина, подняли. Еле шевеля ногами, он ступил на доски пристани.

– Стоять можете? – спросил его один из спасителей.

– К-кон-нешно… – проклацал челюстями Гарин.

Его отпустили. Он сделал шаг и тут же рухнул без чувств.

Гарин очнулся от смутного детского ощущения, невероятно приятного и родного, но уже давным-давно позабытого, вытесненного в далёкую, закрытую на утерянный ключ солнечно-пыльную комнату первой памяти – с любимыми игрушками, фломастерами с фонариками, трансформером Макроном, умным пластилином и говорящим шаром. Его, сонного, гладили большой, огромной материнской ладонью по лицу. Вернее, не гладили, а просто ладонь эта, бесконечная и тёплая, беспредельная и добрая, телесно воплощённое доверие и родство, нежно легла на всё его лицо, накрыла и осторожно прошлась по нему.

Он открыл глаза.

Над ним нависала огромная женщина, словно из мятно-шоколадного, манного детского сна.

– Здравствуйте, – произнесла она таким же огромным, но мягким и приятным голосом.

– Здравствуйте, – ответил Гарин.

Он лежал в постели, накрытый одеялом.

– Как вы себя чувствуете?

– Благодарю вас, хорошо, – ответил Гарин и пошевелился, привычным движением ища на шее цепочку с пенсне.

Пенсне оказалось на месте. Гарин надел его. И уставился на свою собеседницу. Её голова касалась потолка комнаты, при этом она сидела на полу возле кровати Гарина, одной рукой уперевшись в пол, а другую положив на своё огромное круглое бедро, занявшее полкомнаты. Она была молодой, полной, с полными плечами, полной шеей, широким лицом, с пухлыми розовыми щеками и мелкими чертами лица, что делало это лицо ещё полнее и шире; тонкие чёрные брови изгибались дугами, под ними чернели маленькие, но живые и быстро моргающие глаза, маленький курносый нос уже был тронут майскими веснушками, маленькие губы бантиком были напряжены, полный подбородок перетекал в дородную белую шею с полосками разноцветных бус. На женщине было платье в старорусском стиле, голову стягивал платок.

“Матрёшка…”

– Вы были без чувств, – произнесла она своими губками и похлопав ресницами.

– Второй раз в жизни… – вздохнул Гарин.

– Что?

– Падал в обморок.

– Вы с парохода?

– Нет.

– Вас ограбили?

– Нет.

– Как так? Вы были совсем голый.

Гарин приподнялся и сел на кровати:

– Сударыня, как к вам обращаться?

– Матрёна Саввишна.

– Гарин Платон Ильич.

– Вы доктор?

– Точно так.

– Как это славно! – Она шлёпнула в свои огромные пухлые ладони так, что у Гарина зазвенело в ушах.

– Вы больны?

– Немного… не будем про это. Так ка́к вы, Платон Ильич, в реку-то попали? Вы же тонули.

– Да, тонул, – с досадой тряхнул бородой Гарин. – Тоже второй раз в жизни. А попал в реку по глупости. Шёл бережком речушки, решил напиться, вошёл в воду, напился, а потом решил искупаться. И вот… унесло в Обь.

– Пресвятая Богородица! – Она перекрестилась. – И вещи, чай, на бережку остались?

– Вещи на бережку остались, – кивнул Гарин.

– А я-то подумала, корабль казахи потопили. Так вещи-то сыскать надобно? Егорушка!

Вошёл один из парней в красных шароварах. Рядом с ней он выглядел ребёнком.

– Доктор, расскажите Егорушке, где вы вещи оставили.

– Не думаю, что найдутся.

– Вы расскажите, а он поищет.

Гарин рассказал. Парень вышел. Маленькие, чёрные, как две букашки, глазки Матрёны Саввишны с интересом смотрели сверху на сидящего в постели Гарина. У этих глаз была одна странность: при всей своей живости они не блестели, а были матовыми.