Доктор Гарин

сеевич, надо что-то делать с крышей, от этого нам никуда не деться. Крыша у нас никуда не годиться и вся уже сгнила можно сказать целиком, я лазил сегодня опять смотреть и смотрел взаду ближе к коньку. Там только посередине жесть сохранна, а по краям – одна ржа и труха. И конечно там и протекает, чердак весь мокрый и вон на тераску протекло так что и войлок промок. И это больше терпеть нельзя потому как на следующий год нас зальёт совсем и оглянуться не успеем. Да и то довели до сих пор то. Я ведь давно уже говорил – крыша дырявая, жесть проржавела хоть и красили её часто. А меня никто не слушал. Ну вы то понятно вы человек занятой у вас научные дела а Николай да Вера чуть скажешь – что ты панику подымаешь, авось не провалится. Им бы пива напиться да в шагуа[46]поиграть. Играть или семечки лузгать. А тут вон до чего дело дошло – крыша дырявая напрочь. А я ведь предупреждал давно надо просто шифером живородящим было покрыть и нормально всё было. Если бы покрыли живородиком два года назад так бы и стояло всё давно. И было бы всё внизу без влаги потому живородик тут в самый раз для влагозадержания. Всего то надо было скинуться всем по полтинику купить в Барыбино живородика, привезти а мужики деревенские нам бы и покрыли за неделю и всё было бы хорошо. А Вера тогда сказала давайте подождём. Чего ждать? Вот и дождались что всё прогнило. А Николаю всё равно. Они с Верой прикотят на своей машине в августе когда уже и картошечка молодая и клубн

“Жизнь деревенская…”

– Деревня деревне глаз не выклюет, но скулу своротит, – произнёс Гарин.

Подтёрся, оделся и покинул сортир.

Выйдя к речке, двинулся вдоль неё дальше на запад. С посохом идти было приятно.

Речка стала набирать, расширяться и вскоре превратилась в приличную реку. По берегу стеной поднялся камыш, возникли ивы и свесили молодые листья над водой. Берег стал заболачиваться, видать, река недавно разливалась. Лес вокруг поредел, показались большие прогалины. Гарину захотелось пить.

“Рыба, дело ясное… хоть и ел без соли…”

Он стал выбирать место, где можно было войти в реку и напиться. Но камыши стояли густой стеной, а под ногами хлюпало болото. Наконец камыши расступились. Но до воды была полоса чёрного ила. Гарин разделся на берегу, воткнул посох в землю и пошёл через грязь к воде. Титановые ступни провалились, их стало засасывать, Гарин с хлюпаньем вытаскивал их, размахивая руками и балансируя. Добравшись до воды, пошёл по дну.

“Похоже, песок…”

Он вошёл по пояс. Несмотря на май, вода не была очень холодной. Прохладной. Гарин вошёл по грудь, зачерпнул воды и с удовольствием напился. Вода была чистой и вкусной, без привкуса тины.

“Все реки тут с гор текут… Но это, похоже, не горная речка… Водичка достойная… и совсем не ледяная”.

Напившись, он постоял, глядя вокруг. Облачка сошли, солнце сияло на голубом небе, ивы по берегам слабо шелестели. Канонада проклятой войны была еле слышна.

“Хорошо!”

Гарин вдруг оттолкнулся от дна и поплыл. Вода приняла его, как родного. Сделав несколько мощных гребков, он выбрался на середину реки и отдался несильному течению.

“Как же хорошо!”

Он перевернулся на спину и, глядя в небо, запел романс Рахманинова, который когда-то давно играла и пела мама:

Здесь хорошо.
Взгляни, вдали
Огнём горит река,
Цветным ковром луга легли,
Белеют облака.

Здесь нет людей.

Здесь тишина.
Здесь только Бог да я.
Цветы, да старая сосна,
Да ты, мечта моя![47]