Доктор Гарин

– Ведь это ж надо! – пропела она и вздохнула своей могучей, полной грудью. – Как человек слабёхонек! Чуть засмотрелся – и на тебе! Унесёт, как листик осенний!

– И не говорите… – Гарин заметил, что под одеялом он по-прежнему голый. – Матрёна Саввишна, я оказался у вас совсем без ничего, могу ли я попросить…

– Так вот уже, – опередила она его, коснувшись гигантским пальцем стула с лежащей на нём одеждой. – Ребята мои подобрали вам, авось подойдёт.

– Благодарю вас.

– Одевайтесь да приходите полдничать. Вы, видать, проголодались шибко.

– От крепкого чая с ромом не откажусь.

– С ромом? – Её глазки заморгали. – Это чего такое?

– Ну… как водка, как наливка.

– О, наливочек у меня пропасть. Извольте.

Она приподняла своё тело, шелестя платьем. Половицы жалобно затрещали, но выдержали. Согнувшись, касаясь спиной потолка, она гусиным шагом подошла к двери, стукнула в неё согнутым пальцем. Высокую дверь тут же отворили. Толстая, как бревно, коса Матрёны Саввишны соскользнула с её широкой спины и угрожающе закачалась по комнате.

– Павлуша вас проводит, доктор, – произнесла она, наклонилась ещё ниже и протиснулась в дверь.

Дверь притворили.

“Ну и Матрёшка!”

Гарин покачал головой. Встал с кровати и стал облачаться в новую одежду. Почти всё, включая белое исподнее, оказалось ему великовато. Синие сатиновые штаны он заправил в сапоги, серую косоворотку подпоясал заботливо повешенным на спинке стула ремешком. Расправив рубашку на груди, подошёл к зеркалу.

– Ехал на ярмарку ухарь-купец… – пробормотал он себе и потрогал щетину над верхней губой и на голове. – Надобно побриться, доктор.

Снаружи, за дверью ждал рослый, широкоплечий Павлуша. Быстро поклонившись, он молча повёл Гарина по бесконечным лестницам и коридорам. Всё было деревянное, резное, расписное.

“Берендеево царство…”

Доведя Гарина до огромной двери, похожую на ворота средневекового замка, Павлуша открыл её с поклоном:

– Пожалуйте, доктор.

Гарин вошёл в большую столовую с довольно высоким потолком. В небольшие, но частые окна заглядывало вечернее солнце. За огромным столом восседала Матрёна Саввишна.

– Проходите, доктор, выпейте чайку.

– Благодарю вас. – Гарин кратко поклонился и сел на сервированное для него место.

– Как вы себя чувствуете?

Матрёна Саввишна стала наливать ему чай из внушительных размеров самовара.

– Чувствую себя превосходно. – Гарин уселся, заметил графины с разноцветными наливками, выбрал, как ему показалось, рябиновую, налил себе рюмку. – Матрёна Саввишна, вы не представляете, как я благодарен вам за моё спасение! Меня и впрямь уносило, как щепку, ещё бы минута – и утащило бы на тот свет. А вы спасли меня. Спасибо вам!

Гарин склонил голову.

– Так ведь не я же! – почти пропела она. – Гришутка вас увидал, узнал, что вы доктор, приказал ребятам сплавать да вытащить.

– А коли б я был учителем или почтальоном, оставил бы тонуть?

– Учителя нам не нужны, а почтальон раз в месяц наведывается.

– Сурово! – рассмеялся Гарин и залпом выпил наливку, оказавшуюся абрикосовой.

Матрёна Саввишна вздохнула:

– Много лихих людей нынче, доктор, уж не обессудьте. Спасёшь, а он разбойником окажется. Неделю тому причалили на трёх плотах какие-то темнолицые, с баграми, с турбиной, кричали на языке непонятном. Гришутка им: плывите прочь, а они показывают пузырь с синяками да всё бормочут. И полезли, шаромыжники, на пристань. Ребята мои их и порезали из пулемётов. Посложили трупы на плоты да и пустили дальше – плывите.

– Круто! – Гарин с удовольствием стал пить чай.

– А как иначе, доктор? Мир нынче во зле лежит. А тут ещё война эта, вон казахи как границу буравят. А почему? Потому что турка попёр на Китай, Китай – на казахов, а те, стало быть, к нам на Алтай. Как жить дальше?

Она вздохнула, громко отхлебнула из огромной чашки и тут же зачерпнула себе варенья огромной ложкой из стеклянной розетки, напоминающей таз.

– Да, мир лежит во зле, согласен. Но живы мы всё-таки добром.

– Святая правда, доктор! Добро горы раздвигает, а молитва мёртвых поднимает. Без молитвы Иисусовой мы воистину аки щепки, помилуй нас, Господи, и спаси!

Она перекрестилась.

Гарин налил себе вишнёвки и выпил залпом.

– Куда же вы направлялись, доктор? Уж не в Новосибирск ли?

– Я просто бежал от войны. Барнаул стали страшно обстреливать.

Она задумалась.

– За грехи тамошние. Грешили много барнаульцы, вот и досталось им.

– Не знаю… – пожал плечом Гарин.

– А я знаю! – назидательно произнесла она, увесисто шлёпнув по столу ладонью. – Они и маму мою покойную заобижали, папашу до апоплексии довели. И братца выгнали, он, сердечный, побирался, аж до Волги с сумою дошёл. Барнаульцы возненавидели нас, больших.

– Сейчас больших там что-то не видать.

– То-то и оно. А почему, спросите?

– Почему?