Карлушенька, а заодно и все ребятки! …В утреннем письме я написал Анютушке и очень обстоятельно, и очень эмоционально по поводу пылесосных дел. Я знаю, что она меня понимает и знает очень хорошо, и поймет прежде всего то, что это – вещь, меня
восхитившая и пленившая, и потому я был так жестоко поражен и задет тем, что вы, не посоветовавшись со мной, так категорически и нехорошо преграждаете мне возможность сделать себе этот подарок. Мне страстно хочется иметь такой пылесос, я о нем мечтаю дни и ночи, и потому, конечно, вы для меня сделаете все, что можно. Теперь особ-статья насчет пользования им. Я думаю, что вопрос исчерпан и мне не нужно больше убеждать вас или хлопотать перед вами, чтобы вы опять не сделали мне чего-нибудь недоброго. Правда? Поэтому теперь уже совершенно беспристрастно буду рассказывать вам об этом «сосе», который я подробно разглядел и испробовал в Берлине. Там им пользуется каждая домашняя хозяйка, то есть, в сущности, каждая Марга. Мой приятель-коммунист, которому я рассказал об этом приборе, вскричал с энтузиазмом: «Да это раскрепощение женщины, и не на словах, а на деле!» И это правда. Этот пылесос, как вы, впрочем, можете увидеть и из прейскурантов, состоит из а) машинки с насосом и мешком, куда засасывается эта пыль, и б) трубы с разными, всевозможными наконечниками. Есть и бамбуковые трубки составные, длинные до самого потолка, и гибкие, как змея, и наконечники всевозможных форм. Есть такие, которые сделаны точно нарочно для «дуры»[238], другие для книг, в) третьи – для рояля. Он моментально высасывает самую застарелую, самую закоренелую пыль. Нет больше тряпок, керосина, вензелей и монограмм на вековой пыли рояльной крышки или скрипичного футляра, нету серых груд на обрезах книг, нету противных мягких комков под шкафами и диванами, которые противно вылезают оттуда, когда шаришь под ними линейкой закатившийся карандаш. Нету хоровода пылинок в солнечном луче, приводящих в такой ужас Карлушу, нету и клопов, так как Vampyr при пробе всасывал целые спички и пересосет и всех этих животных. Пылесос чистит платья и драпировки, и кошку можно вычистить, если попадется. И при этом как чистит! – довольно сказать, что берлинцы удовлетворяются. Смягчилась немножко, Карлуша? Ну, разгладь лоб и не сердись на сей каприз сыночка. Пока Нютушка сидит в Наркомторге и пишет требуемое ходатайство, ты рассуди сама с собой или с Мерьгой поговори. А меня уж не огорчай и не расстраивай. Ну, перехожу к моему дню. …Днем, после обеда, съездил в город, отослал вам книжки: «Mikrobenjäger» и паровозные. «Микробен-йэгеров» обязательно прочтите все, и, по-моему, необходимо их перевести. Получил сегодня же из проявки кучу пленочек. Теперь вы уже знаете, как они выглядят, и знаете даже лучше, чем я, так как я ни одной пленки еще не видел в проекции. ‹…› Вернувшись домой, я переглядел пленочки и потом прилег на диван передохнуть перед лекцией (вы не забыли, что у меня сегодня вторая лекция?). Подремал с половины пятого до четверти шестого, потом пошел читать. Читал сегодня об интерполяциях. Лишняя неделя в Дортмунде сказалась в том, что сегодня я ужé совершенно свободно и без заминок говорил по-немецки, лекция лилась, так сказать (мочалу не жевал, Карлушенька). Вообще, видимо, лекция вышла довольно интересная, так как слушали очень внимательно и активно, и потребовали, чтобы я, кроме лекций, устроил еще и практические занятия. …Сейчас залягу на диван и буду сибаритствовать. Пока везет вашему Доктору! А он, можно сказать, усердно выводит в свет дочку своих лабораторий – циклометодику, но можно уже сказать с уверенностью, что дочка не засидится: уже два жениха есть, в Париже и Дортмунде. Дортмундский пока ухаживает. Женится ли? Вот вопрос. Осторожно вскрывайте паровозный конверт: на нем интересная марка. А другая интересная – на этом письме, если вы ее уже не разорвали сгоряча. Ну, целую всех, а Карлушеньку, председательницу сегодняшнего письма, еще особо. Не обижай мою Катерину, славная, старенькая, умная Кабаниха! Ваш не Тихон, а Кулигин.<Дортмунд, 15/XI>