Вот, письмо это приедет к вам, ребятки, в день отдыха (см. признаки делимости на 5), в Рождество (см. журнал «Безбожник»), а от меня оно уезжает в многознаменательный трехмесячный юбилей того момента, как я сидел в полутемном русском купе и был настроен весьма уныло и грустно. Вспоминал эйдетическим способом последние зрительные впечатления от вас на перроне, трехмесячный срок впереди представлял себе очень смутно и все это резюмировал так: «Скорей бы только приехать в Париж. Там – отдохну». Все это настраивает на воспоминания: «Я родился в…»[339]
23/XII, 20:30. На этом месте меня прервали. Вошел – не «разноцветная девица»[340], а влез мой скучный старый сосед. Он просидел у меня больше часа, и когда он наконец ушел, то я так устал и так хотел спать, что в голове не оказалось ни одной мысли. И я и в самом деле лег спать. Поэтому продолжаю сегодня, но уже из осторожности не напишу ни о своем появлении на свет, ни о собачьем налоге[341], а то опять прервут.
Сегодня утром пришло наконец письмо от Атцлера с официальным подтверждением заказа на кимоциклокамеры. Затем появился приехавший из Дортмунда Горкин, которому я был очень рад. Он рассказал, что в Дортмунде все время шла усиленная циклосъемка, в которой приняли участие и еще новые сотрудники и их темы. Горкин привез мне переписанный и выправленный перевод моей «зеркальной» статьи, которую он же увезет обратно. Она тотчас же пойдет в Arbeitsphysiologie, и, по его словам, публика в Дортмунде очень ею заинтересована. Горкин же привез и чемодан с камерой, но я его не буду отправлять к вам с Немцовой, едущей завтра, так как камера должна сперва пойти к Тринклеру, а разница во времени выходит очень небольшая; да и Немцова такая дурища, что я бы все равно побоялся ей доверить. Таких дур надо бить, по-моему, хотя пользы все равно будет мало. Отправились с Горкиным первым делом в Торгпредство, где он себе накупил всякой муры: бритву, Füllfeder[342], еще что-то; кстати, удалось выяснить, что и с пишущей машинкой ничего выйти не может; это я все дóма расскажу подробнее. ‹…› Потом пообедали и поехали на автобусе в страшенную даль, во Friedenau, к мастеру будущей камеры, Engelke. Ехать от центра верст 7, и все время по непрерывным Литейным и Каменноостровским. ‹…› У Энгельке я любовался на тот самый станочек, о котором я мечтаю, увы – пока платонически: станочек будет зависеть от результатов атласа.
Очень большая просьба (не о лорнете, так как, вне всякого сомнения, ты лорнетную просьбу уже исполнила давным-давно), а очень-очень-очень-очень-очень прошу тебя с’антропометрировать свою обутую ногу так: а) сверху вниз, от каблука к носку, б) латерально, подошвой вверх, в) медиально, подошвой сбоку, то есть всего в трех направлениях. Далее сообщи мне: 1) тип (лодочка, туфля и т. п.); 2) цвет, 3) размер (номер), 4) форма каблука; равно прислать мне абрис подошвы. Я думаю, что буду иметь возможность купить и прислать тебе лодочки. Я не ручаюсь, что сделаю, но очень прошу прислать мне вышеупомянутые три мерки.
Мне приснился страшный сон, что ты еще не послала окончательные рецепты на глаза. Я пришел в ужас и решил на всякий случай погрозить тебе, что
P. S. Получил сегодня и с большим удовольствием вашу коллективную открытку от 20-го, но более бестолковой открытки не видел с начала дней моих. Например, ничего нет про лорнет. Затем, ни одного ответа на мои срочные вопросы, хотя я написал вам их по крайней мере третьего дня, если не раньше. А вы пишете про какую-то Wonder Book, посланную уже неделю назад, – на что мне это старье? Отвечайте сразу, пожалуйста: сегодня я написал, а завтра чтобы имел ответ!