Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Тяжелые были похороны, масса народу было. Гельфанд очень трогательно читал стихи Пастернака. А у меня это такая веха, потому что я, уже уходя оттуда, вдруг познакомился с Губерманом. Он тогда писал о Бехтереве[91], о бионике[92], и как-то мы молниеносно подружились и дружим до сих пор. Я запомнил лицо Николая Александровича на похоронах. Оно было такое же, как дома, когда я пришел. Худое, очень одухотворенное лицо даже в смерти. Очень был красивый человек, у нас висит его портрет молодым, такой красивый. Такой мужик, устоять невозможно! И в высшей степени замечательный человек, без капризов и тому подобного…

Но все последние годы его знали стариком.

Я его знал стариком. Он уже кололся, был сжатый, худой. У него тик был нервный, папиросу все время в руках перебрасывал. Курил много. Он был мощный, обаятельный, рукастый. У нас в музее есть вагончик, который он сделал.

Когда вы с ним познакомились, он уже ничего руками не делал?

Я не знаю, он мне не показывал. Думаю, что нет. Запомнилось это «У меня совсем не осталось времени».

Он печатал на машинке?

Думаю, что нет, все, что он мне давал, было от руки.

Кто, по-вашему, его ученики, последователи?

Вы знаете, у таких великих ученых нет последователей. Нужно иметь гениальный мозг, чтобы быть учеником гениального человека. Кто ученик Леонардо? Это примерно то же самое. Кто мог стать учеником такого энциклопедиста? «Эпоха Николы Бернштейна»![93]

А после смерти вы как-то видели, что слава его растет?

Нет, наоборот, какое-то время был провал. А потом началось благодаря Латашу, Фейгенбергу. Они очень много сделали для популяризации.

Ну а вы же написали в 1976 году в «Науке и жизни».

По поводу учеников могу сказать, что Бернштейн недолго работал в Институте протезирования и протезостроения. Там оставались ученики Бернштейна. Например, в Институте неврологии он делал математическую обработку энцефалограммы, у нас – матобработку кардиограммы. Он делал одну-две блестящие работы, после чего его выгоняли. Приходил откуда-то сигнал сверху, ставилось открытое партбюро, актив, его сажали на стул, начинали поносить за буржуазную науку и изгоняли.

В последние годы, пока он еще экспериментировал, то судя по документам, работал в пяти-шести местах.