Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Заслуги свои не выпячивал. Гельфанда Бернштейн чтил, а Гельфанд считал Бернштейна блестящим математиком, что очень радовало Николая Александровича. Ведь когда они познакомились, Гельфанд сказал, что ноги Бернштейна у него на семинаре не будет. Но Цетлин сказал: «Подождите, вы почитайте, а потом скажете». И Гельфанд только благодаря Цетлину прочитал какую-то работу Бернштейна по топологии[90]. Это касалось того, что частично, косвенно вошло в его «Построение движений», где он одну и ту же букву разными способами рисует, – помните? И Гельфанд рухнул. Спросил у Цетлина: «Он что, окончил физмат?» – «Нет, он учился в двадцатых годах». – «Тогда он гений». – «Но я вам говорил».

То есть это было постепенное сближение.

Но Гельфанд же был тяжелый человек. С ним же невозможно было. Если он решил, что эту бабу никуда не пустит, то он ей слова не давал сказать. А приходили девочки-математики, и неплохие. Он им мог сказать: «Сколько вам минут надо, чтобы изложить?» – «Пять». – «Да вы с ума сошли. Не можете за полторы минуты…»

Фейгенберг говорит, что на семинаре Гельфанда Бернштейн рассказывал и там расположил Гельфанда постепенно.

Нет, Гельфанд работы Бернштейна почитал предварительно. Все очень серьезно было, и проводником, конечно, был Миша Цетлин. Потом эти семинары… Я же вам рассказывал, как это было. Вот идет семинар, и обсуждают движения глаз. Два докладчика: наш Шахнович Сашка, он занимался глазами и был специалист и по движению глаз, и, самое главное, по зрачку, и Глезер из Питера. Очень известный тоже «глазодвигатель». И Гельфанд почему-то пригласил Глезера, а Шахновича взял оппонентом как бы. Глезер нарисовал свою схему, Шахнович что-то подправлять начал. Гельфанд в это время не слушает якобы, а ходит, проверяет, кто ненужный пришел, и выгоняет. А там человек семьдесят. «Миша Беркинблит, – спрашивает Гельфанд, – кто это такой?» Если, например, Миша Беркинблит говорит: «Не знаю», Гельфанд говорит: «Немедленно отсюда, Миша знает всех».

Этот семинар часто проходил, каждую неделю?

Я думаю, да. Он потом поменялся на биологию клетки. В общем, вдруг крик Гельфанда: «Я ничего не понимаю у этих людей! Миша (Цетлин), вы можете что-нибудь сказать?» Миша сидит на заднем столе и выкладывает сигареты, спички, бумажки, тоже якобы не слушает. Такой лоб могучий у него был. Еще какие-то ключи перекладывает. Гельфанд: «Но может, вы мне расскажете, я ничего не понимаю!» – «Пожалуйста». Забирает ключи, спички и в двух словах все рассказывает. Ну, мы тоже с облегчением вздыхаем, потому что мы тоже ничего не понимаем, у них все наукообразно. Вдруг Гельфанд говорит: «Подожди, Миша, это какая-то чушь, вот это место. Это же не так, этого же не может, чтобы этот глаз тоже… а на чем же это тогда держится?..» В общем, они начинают между собой говорить. Миша ему объясняет, Гельфанд не верит: «Ты выдумываешь!» Пытаются всунуться или Шахнович, или Глезер, им говорят, чтобы сидели. В общем, они спорили, спорили, до чего-то доспорились, сейчас не помню. Мы веселимся сидим, молодые. Николай Александрович тоже смеется сидит.

А он присутствовал?

Да, но не выступал. Глаза – не его область (вот когда вопрос был мышечный, Валя Кринский, кажется, выступал, тогда все участвовали). Наконец все кончилось. Не такие большие были семинары, часа два. И что-то Гельфанд тогда уловил в Шахновиче. В общем, мы все вышли и стоим группками – Институт нейрохирургии – Коц, я, Гурфинкель, Сафронов, группа движения, стоят отдельно глазники. Николай Александрович с кем-то беседует, чуть ли не с Фейгенбергом. Витя Лебединский. Тут выходит Гельфанд с портфелем лохматым, какие-то бабы к нему пристают, чтобы их выслушали. Рядом стоит Шахнович с красными ушами – нервничает. Мы все ждем, что он скажет. Он говорит: «Шахнович, вы – большое говно!» И ушел. Хохот стоял такой! Он усек, что тот подтасовал где-то факты, передернул.

У Гельфанда что, чутье такое на людей было?

Не только чутье, он усек. Мы же не разбирались в этом. То ли Шахнович подставил Глезера где-то, и Гельфанд молниеносно усек, очень мозги были мощные. Алик Коц хохотал тогда так, что чуть не упал, и ногами топал: «Ну, Сашка, тебя приложили». Виктор Семенович смеялся…

Прощание с Николаем Александровичем.