Доктор Торн

Замок представлял собой огромное кирпичное строение времен правления Вильгельма III, успешные для создания конституции, однако не столь удачные для сооружения материальных памятников эпохи. Несомненно, дом имел полное право называться замком, так как обладал внутренним двором, куда войти можно было только через крепостные ворота, а сторожка привратника располагалась в стене. К основному зданию примыкали две круглые приземистые пристройки, которые называли – возможно, справедливо – башнями, хоть они и не возвышались над остальными сооружениями. Больше того, вдоль одной из сторон здания, где обычно располагается карниз, тянулся зубчатый парапет, наводивший на мысль об артиллерийских орудиях. Жаль только, что здесь смогли бы поместиться исключительно самые маленькие пушки, а пространства для надежного укрытия стрелка уже не оставалось.

Территория вокруг замка выглядела не очень привлекательной, да и не отличалась особым размахом. И все же поместье в целом вполне отвечало значимости такого влиятельного аристократа, как граф Де Курси. То пространство, где мог бы располагаться парк, было поделено на различные участки. Ландшафт выглядел плоским и однообразным, и даже напоминавшие живую изгородь ровные ряды великолепных старинных вязов не создавали того прекрасного, диковатого, вольного духа, который придает английскому пейзажу особое очарование.

Городок Курси – поскольку скопление домиков гордо именовало себя городом – во многих отношениях напоминал замок. Построен он был из темно-красного кирпича, скорее даже коричневого, и производил впечатление крепкого, скучного, некрасивого, зато удобного. Городок состоял из четырех улиц, образованных пересечением двух дорог, а просторный перекресток считался центральной площадью. Здесь стояла гостиница «Красный лев», хотя название «Коричневый лев» ей подошло бы больше. Когда-то прежде, в дни повсеместного распространения повозок и дилижансов, здесь меняли лошадей торговцы, пассажирские экипажи и почтовые кареты, но сейчас в полутора милях от городка протянулась железная дорога, так что все движение ограничилось гостиничным омнибусом, без устали курсировавшим между Курси и станцией, ничуть не смущаясь объемным багажом пассажиров.

За пределами родного города жители Курси хвастались прекрасными магазинами, хотя дома, среди своих, имели обыкновение жаловаться друг другу на вымогательство со стороны соседей. Так, например, торговец скобяными изделиями, во всеуслышание заявлявший, что готов победить Бристоль в конкуренции за качество товара и опередить Глостер в борьбе за низкие цены, тайком покупал чай и сахар в этих крупных городах, игнорируя ближайшую бакалейную лавочку. В то же время бакалейщик в равной степени не доверял кастрюлям и сковородкам от местного коммерсанта. Иными словами, после открытия железной дороги процветание торговли в Курси прекратилось. Действительно, если бы терпеливый наблюдатель простоял на площади целый день, считая входивших в магазины покупателей, то удивился бы, что подобные заведения каким-то чудесным образом умудряются держаться на плаву.

А как изменился зеленый гостиничный двор, когда-то шумный, суетливый, полный жизни, а теперь замерший в летаргическом сне! Засунув руки в огромные карманы, по высокой траве медленно брел погруженный в воспоминания хромой конюх, размышляя о том, что в конюшне, где когда-то почти вплотную стояли несколько дюжин лошадей, сейчас скучала лишь усталая пара из упряжки омнибуса да отдыхали три жалкие почтовые клячи. А ведь прежде, собрав по двадцать зернышек овса из каждой кормушки, удачливый вор за день смог бы сэкономить целый конский рацион.

Я решил побеседовать с конюхом по душам, чтобы узнать мысли о неоценимых преимуществах, дарованных развитием науки и техники: как он оценивает железные дороги, паровые двигатели, телеграф, телеграммы и прочие новые срочные почтовые отправления, но старик равнодушно ответил:

– В былое время я отправлял с этого двора по пятнадцать пар лошадей в сутки, а сейчас не набирается пятнадцати и даже десяти пар за двадцать четыре дня! Помнится, у нас был граф – нет, не нынешний мыльный пузырь, а его отец, – так вот, когда тот ехал по дороге, то экипажи и всадники тянулись четыре дня кряду. Молодые джентльмены, учителя, гувернантки, леди разного возраста и положения, слуги – эти выглядели самыми важными, – потом сам граф с графиней, да пребудет с ними Бог. Деньги в те дни текли рекой! А сейчас…

Презрительное отношение, которое природный артистический дар позволил хромому конюху вложить в единственное слово «сейчас», в его устах прозвучало столь же красноречивым осуждением паровозов, как самые острые речи и памфлеты сторонников былой романтики.