Долг – Отечеству, честь – никому…

Сенатор К. Фишер: «Николай Павлович не обладал мудростью своей бабки и не получил воспитания, как старший брат его, однако обстановка его была невыгодна. 14 декабря послужило ему, с первого дня, великим уроком. Правление Аракчеева вдвинуло в правительственные сферы несколько человек, более вредных, чем полезных, однако много оставалось и дельных и опытных помощников государю: Воронцов, Дибич, Толь, Ермолов, Паскевич – испытанные в боях; Новосильцов, Кочубей, Нессельроде – опытные в делах государственных; Канкрин – умный министр финансов; Васильчиков – честный и прямой советник, и другие. С такими людьми можно было многое сделать. И они, и другие, менее способные, были прежде всего озабочены тем, чтобы точнее исполнить волю государя; никому не приходило в голову проводить, вопреки этой воле, собственные доктрины. Николай Павлович и не потерпел бы этого…»¹

Галльский петух оказался жадным и задиристым. А ещё, как любой петушок, французский не мог без курочек – богатых колоний. Аппетиты Франции существенно возросли, когда ей удалось отщипнуть от Турции жирный кусок – Алжир. На очереди оставалась Сирия. Но перед носом маячил русский медведь – ни себе, ни людям…

Путь в Сирию лежал через Палестину – извечный анклав религиозных противоречий. Палестина, начиная с VII века, находилась под властью турецкого султана; до этого христианские святыни контролировались Византией. Но… не Римом. В Оттоманской Порте проживало до 10 миллионов православных христиан и лишь пара-тройка тысяч католиков. Вполне понятно, что за турецкими православными стояла Россия, за католиками – пол-Европы. Став императором, Луи Наполеон задумал разорить весь этот «палестинский муравейник». Причём, опять же, на пустом месте.

Так, неожиданно был поднят вопрос о ключах: кто (православные или католики) должны были владеть ключами от Вифлеемской пещеры? Или: как следовало относиться православным к желанию французов поместить в церкви Рождества Христова серебряную звезду с гербом Франции? Да и вообще, кто должен ремонтировать купол храма Гроба Господня в Иерусалиме?.. Все эти и другие вопросы как-то враз оказались в центре религиозных споров…

«Весь этот восточный вопрос, возбуждающий столько шума, послужил правительству лишь средством расстроить континентальный союз, который в течение почти полувека парализовал Францию», – заявил впоследствии французский премьер-министр Друэн-де-Люис.

Чего же добивался Луи Наполеон? Ближневосточного раздрая. Хаос в этом регионе играл на руку французам: под шумок от Порты можно было отколоть очередной аппетитный кусочек, а заодно рассорить Россию с союзниками – с Англией и Австрией, чьи интересы в этом регионе расходились с интересами Николая I. Но и для российского императора ссора по поводу «святых мест» позволяла беспрепятственно выдвигать свои претензии – но не Франции, а Оттоманской Порте. Теперь Николай не только намекал турецкому султану о необходимости защиты прав православных церквей в Иерусалиме и Вифлееме, но и требовал от Турции официального признания России защитницей всех православных, проживавших под турецкой властью. Получалось, что Российская империя замахивалась на вмешательство во внутренние дела Оттоманской Порты.

Как и во времена Наполеона Бонапарта, султана стали осаждать французские посланники, один сладкоголосее другого, уверяя «блистательного из блистательных», что преданнее французского императора ему не сыскать во всём пространстве, подвластному всемогущему Аллаху… И это подействовало. Потворствуя французским «советникам», с какого-то времени султан Абдул-Меджид I в переговорах с русскими стал смелее, надуваясь, как каирский индюк.

Однако «мелкая мстительность» французов Николая лишь смешила:

– Каков петух, этот Луи Наполеон! Решил мне мстить за титул. Что ж, поглядим, осмелится ли этот самозванец пойти войной ради османских интересов…

– А как же Англия? – спросил императора канцлер Нессельроде.