Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Мы, бойцы ”Умконто ве сизве“, всегда стремились – как и национально-освободительное движение – достичь освобождения без кровопролития и гражданских столкновений. Мы надеемся, даже в этот поздний час, что наши первые действия пробудят всех к осознанию катастрофической ситуации, к которой ведет политика Национальной партии. Мы надеемся, что приведем правительство и его сторонников в чувство, пока еще не стало слишком поздно, чтобы и правительство, и его политика могли быть изменены до того момента, как ситуация достигнет крайней стадии гражданской войны…»

Мы выбрали для проведения своей первой операции 16 декабря, День Дингаана, не случайно. В этот день белые южноафриканцы празднуют поражение великого зулусского лидера Дингаана в битве на Кровавой реке в 1838 году. Дингаан, сводный брат верховного вождя Шаки, в то время правил самым могущественным африканским государством, которое когда-либо существовало к югу от реки Лимпопо. В тот день пули буров были эффективнее копий зулусских воинов, и вода в реке покраснела от крови африканцев. Африканеры празднуют 16 декабря как свой триумф над африканцами и демонстрацию того, что Бог был на их стороне. А африканцы в этот день оплакивают массовое убийство своего народа. Мы выбрали 16 декабря, чтобы показать, что африканцы только начали сражаться и что на нашей стороне правда – и динамит.

Взрывы застали правительство врасплох. Оно расценило наши диверсионные акции как «отвратительное преступление» и в то же время попыталось высмеять их как результат самодеятельности неумелых любителей-профанов. Взрывы, однако, шокировали белых южноафриканцев, которые осознали, что они сидят на пороховой бочке. Чернокожие южноафриканцы, в свою очередь, поняли, что Африканский национальный конгресс отныне является не организацией пассивного сопротивления, а мощным копьем, которое перенесет освободительную борьбу в самое сердце власти белых. Две недели спустя, в канун Нового года, мы спланировали и осуществили еще несколько взрывов. Сочетание колокольного звона и воя сирен казалось не просто какофонией, которая продолжится и в наступавшем году, но и звуком, символизировавшим новую эру в нашей борьбе за свободу.

Диверсии «Умконто ве сизве» спровоцировали жестокие – и безрезультатные – действия правительства в масштабах, которых мы никогда раньше не видели. Спецподразделение полиции теперь поставило своей первоочередной задачей поимку членов наших военизированных формирований, и оно не жалело усилий для решения этой задачи. Мы продемонстрировали властям, что больше не собираемся сидеть сложа руки. Власти же продемонстрируют нам, что не остановятся ни перед чем ради искоренения того, что они считали величайшей угрозой своему выживанию.

46

Пока Винни навещала меня на ферме Лилислиф, у меня была иллюзия, пусть и кратковременная, что наша семья все еще цела. Однако ее визиты становились все более редкими, поскольку полиция усилила свою бдительность. Винни готова была привозить в Ривонию Зиндзи и Зенани, но они были слишком малы, чтобы можно было объяснить им, что я скрываюсь от властей. Макгато, которому тогда было одиннадцать, как нам казалось, был уже достаточно взрослым для этого, и ему было велено никогда никому не раскрывать мое настоящее имя. И он до какого-то времени был полон решимости сохранять мою личность в секрете.

Но однажды, ближе к концу 1961 года, произошел один инцидент. Макгато играл на ферме с Николасом Голдрайхом, одиннадцатилетним сыном Артура. Винни привезла мне экземпляр журнала «Драм», и Макгато с Николасом наткнулись на него во время игры. Они принялись листать его, как вдруг Макгато обнаружил мою фотографию, сделанную еще до того, как я ушел в подполье. «Это мой отец!» – гордо воскликнул он. Однако Николас ему не поверил, и его скептицизм заставил Макгато попытаться доказать, что это правда. Для этого Макгато заявил своему другу, что мое настоящее имя – Нельсон Мандела. «Нет, твоего отца зовут Дэвид», – ответил Николас. Мальчики принялись разбираться, как же меня зовут на самом деле. Все это встревожило Хейзел, жену Артура Голдрайха, и мне дали знать об этом упущении. В очередной раз у меня возникло ощущение, что я слишком долго задержался на одном месте. Но я был вынужден остаться здесь, потому что чуть больше чем через неделю мне предстояло отправиться на задание, в рамках выполнения которого я окажусь там, где только мечтал оказаться. Освободительная борьба впервые выводила меня за пределы моей страны.