Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Во время судебного заседания магистрат выглядел смущенным и растерянным и старался не смотреть на меня. Другие юристы выглядели аналогично. И на меня внезапно снизошло нечто вроде откровения. Я понял, что эти люди чувствовали себя неловко не только потому, что я в их глазах был униженным коллегой, но еще и потому, что я выступал в качестве обычного человека, которого наказывали за его убеждения. Именно после этого я смог понять, какую позицию мне следует занять в суде, чтобы использовать те возможности, которые открывались передо мной в качестве ответчика. Я должен был стать в суде угнетателей символом борца за справедливость, представителем великих идеалов свободы, справедливости и демократии в обществе, которое обесчестило эти идеалы. Я понял, что мог продолжить свою борьбу даже в логове врага.

Когда у меня поинтересовались, кто будет моим адвокатом, я заявил, что буду представлять себя сам, а Джо Слово станет моим юрисконсультом. Как мне представлялось, в таком случае я смог бы усилить символизм своей роли борца за справедливость. Я смог бы использовать свой судебный процесс как демонстрацию моральной оппозиции Африканского национального конгресса расистскому режиму. Я смог бы направить основные усилия не на то, чтобы защитить самого себя, а на то, чтобы подвергнуть суду само государство. В тот день я ответил только на вопросы о своем имени и о выборе своего адвоката. Я молча выслушал обвинения: подстрекательство африканских рабочих к забастовке и незаконное пересечение государственной границы. В Южной Африке при апартеиде наказание за эти «преступления» могло составлять до десяти лет тюремного заключения. И все же выдвинутые в мой адрес обвинения были чем-то вроде освобождения от реальной ответственности: у государства явно не было достаточно доказательств, чтобы связать меня с деятельностью «Умконто ве сизве», иначе меня обвинили бы в гораздо более серьезных преступлениях, таких как государственная измена или организация диверсий.

Только когда я выходил из зала суда, я увидел Винни на галерее для зрителей. Она выглядела расстроенной и мрачной. Несомненно, она размышляла о том, что ей предстояло провести трудные месяцы и годы, в одиночку воспитывая двоих маленьких детей в условиях криминогенно непростого и дорогого города. Одно дело, когда тебе говорят о возможных трудностях, ожидающих тебя впереди, и совсем другое – действительно столкнуться с ними лицом к лицу. Все, что я мог сделать, спускаясь по ступенькам на цокольный этаж, – это широко улыбнуться ей, как бы показывая, что я не волнуюсь и что ей также не следует этого делать. Не думаю, однако, чтобы это ей очень помогло.

Из зала суда меня должны были отвезти в тюрьму «Форт» Йоханнесбурга. Когда я вышел из здания суда, чтобы быть препровожденным в глухой полицейский фургон, нас окружила толпа из сотен людей, которые приветствовали меня и кричали: «Amandla!» А вслед за этим: «Ngawethu!» Это был популярный клич АНК и ответ на него, означающие: «Власть!» и «Власть – наша!» Люди кричали, пели и колотили кулаками по стенкам полицейского фургона, пока тот проползал от здания суда. Мой арест и судебное дело по моему вопросу попали в заголовки всех газет: «Полицейская облава завершена поимкой преступника, находившегося в бегах два года», «Нельсон Мандела арестован». Дни свободы так называемого Черного Пимпернеля завершились.