Мы с Сесилом были поглощены обсуждением планов по организации диверсий, проезжая через город Ховик в двадцати милях к северо-западу от Питермарицбурга. В Седаре, маленьком городке сразу же за Ховиком, я заметил «Форд V-8» с белыми мужчинами, который пронесся мимо нас справа. Я инстинктивно обернулся, чтобы посмотреть назад, и увидел еще две машины, заполненные белыми. Внезапно обогнавший нас «Форд» подал нам сигнал остановиться. В этот момент я понял, что моя жизнь в бегах закончилась. Мои семнадцать месяцев условной свободы подошли к концу.
Когда Сесил, который в это время находился за рулем, замедлил ход, он повернулся ко мне и спросил: «Кто эти люди?» Я не стал отвечать ему, потому что мы оба прекрасно знали, кто они такие. Они хорошо выбрали место для засады: слева от нас был крутой лесистый берег, к которому нас можно было бы легко прижать, если бы мы попытались ускользнуть. Я сидел на пассажирском сиденье слева от водителя и несколько коротких мгновений размышлял о том, не стоит ли мне выскочить, чтобы побежать в лес, но затем отказался от этой идеи: меня бы сразу же застрелили.
Когда наша машина остановилась, прямо к моему окну со стороны пассажира подошел высокий стройный мужчина со строгим выражением лица. Он был небрит и, похоже, уже довольно долго не спал. Я сразу же предположил, что он выслеживал нас несколько дней подряд. Спокойным голосом он представился как сержант Форстер из полиции Питермарицбурга и предъявил ордер на арест. Когда он попросил меня представиться, я ответил, что меня зовут Дэвид Моцамайи. Он кивнул, а затем очень корректно задал мне ряд вопросов о том, где я находился и куда направляюсь. Я ответил предельно лаконично, не предоставив ему слишком много информации. Он, слегка рассердившись на это, сказал: «Ты Нельсон Мандела, а рядом с тобой Сесил Уильямс, и вы оба арестованы!»
Сержант Форстер сообщил нам, что нас в полицейской машине отвезут обратно в Питермарицбург. В те дни полиция еще не была достаточно бдительной, и сержант не стал утруждать себя обыском нашей машины. У меня был с собой заряженный револьвер, и я снова на какое-то мгновенье подумал о побеге, но полицейских было слишком много. Я тайком положил револьвер вместе со своим блокнотом в обивку между моим сиденьем и сиденьем Сесила. Полиция так и не нашла ни пистолета, ни моей записной книжки – к счастью для многих других людей, которых могли бы арестовать.
В полицейском участке меня провели в кабинет сержанта Форстера, где я увидел несколько других полицейских, один из которых был уорент-офицером Трутером, который давал показания на процессе по делу о государственной измене. Трутер тогда произвел благоприятное впечатление на обвиняемых, потому что он дал верную оценку политике АНК, не преувеличивал и не лгал. Мы дружески поздоровались друг с другом.
Я до сих пор не признался ни в чем, кроме того, что меня зовут Дэвид Моцамайи, поэтому Трутер сказал мне: «Нельсон, зачем ты продолжаешь этот фарс? Ты же знаешь, что мне известно совершенно точно, кто ты. Мы все знаем, кто ты». Я ответил ему, что, когда меня попросили, я назвал свое имя, и теперь я настаиваю на том, что это и есть мое имя. Я попросил адвоката и получил категоричный отказ. В качестве ответной меры я отказался давать какую-либо дополнительную информацию.
Меня с Сесилом заперли в разных камерах. Теперь у меня появилось время обдумать свое положение. Я всегда теоретически допускал возможность своего ареста, но даже борцы за свободу порой склонны закрывать глаза на реальность, и в ту ночь в своей камере я понял, что фактически не был готов к своему задержанию. Я был расстроен и выбит из колеи. Мой арест означал, что кто-то сообщил полиции о моем местонахождении, поскольку полиция знала, что я находился в Дурбане и был намерен вернуться в Йоханнесбург. Весьма характерным моментом являлась уверенность властей за несколько недель до моего возвращения в том, что я уже вернулся в страну. В июне, когда я еще был в Аддис-Абебе, заголовки газет кричали: «Возвращение Черного Пимпернеля!» Может быть, это был блеф?