Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Через несколько минут мы подлетели к окраинам Кейптауна. Вскоре мы увидели крошечные, похожие на спичечные коробки дома в городском районе Кейп-Флэтс, сверкающие небоскребы центра города и плоскую вершину Столовой горы. Затем в Столовой бухте, в темно-синих водах Атлантики, мы смогли разглядеть туманные очертания острова Роббен.

Мы приземлились на взлетно-посадочной полосе на одной из оконечностей острова. Выдался хмурый, пасмурный день. Когда мы вышли из самолета, холодный зимний ветер[67] насквозь пронизывал нашу тонкую тюремную робу. Нас встретили охранники с автоматами. Атмосфера была напряженной, но все же относительно спокойной, в отличие от того бурного приема, который я получил по прибытии на остров два года назад.

Нас отвели к старой тюрьме, изолированному каменному зданию, где перед тем, как зайти внутрь, нам пришлось раздеться. Одним из ритуальных унижений тюремной жизни является то, что, когда тебя переводят из одной тюрьмы в другую, первое, что ты делаешь, – это меняешь робу прежней тюрьмы на робу новой. После того как мы разделись, каждому из нас бросили униформу заключенного тюрьмы острова Роббен цвета «хаки».

Правила апартеида распространялись даже на одежду заключенных. Все мы, кроме Ахмеда Катрады, получили тюремные шорты, тонкий свитер и холщовую куртку. Ахмеду Катраде, единственному индийцу среди нас, выдали длинные брюки. Чернокожие африканцы, как правило, получали в тюрьме сандалии, сделанные из автомобильных шин, но здесь нам дали обычные башмаки. Ахмед Катрада, в отличие от нас, получил еще и носки. Шорты для африканцев должны были напоминать им, что они «бо́и». Я был вынужден надеть шорты, но в тот день я поклялся, что не стану долго терпеть их.

Надзиратели указывали своими пистолетами, в каком направлении нам следовало двигаться, и выкрикивали свои приказы простыми односложными командами: «Пошел!.. Молчать!.. Стой!..» Они уже не угрожали нам в той развязной манере, в какой они делали это во время моего предыдущего пребывания на острове, и не выказывали никаких эмоций.

Старая тюрьма стала для нас лишь временным пристанищем. Власти завершали создание предназначенного для политических заключенных полностью изолированного тюремного комплекса с максимальными мерами безопасности. Предполагалось, что, находясь там, мы не сможем выходить за пределы этого комплекса или вступать в какие-либо контакты с другими заключенными.

На четвертое утро на нас надели наручники и отвезли в крытом грузовике в тюрьму внутри тюрьмы. Это новое сооружение представляло собой одноэтажную прямоугольную каменную крепость с голым цементным двором посередине размером примерно сто футов на тридцать футов[68]. Три стороны этого сооружения занимали тюремные камеры, четвертая сторона представляла собой стену высотой в двадцать футов[69] с помостом, по которому прохаживались охранники с немецкими овчарками.

Тюремные камеры в соответствии с тремя сторонами этого комплекса были обозначены как секции А, В и С. Нас поместили в секцию В, располагавшуюся на восточной стороне тюремного комплекса. Каждого из нас посадили в одну из одиночных камер, которые размещались по обе стороны длинного коридора секции В. Таким образом, половина камер выходила во внутренний двор. Всего насчитывалось около тридцати камер. Общее число заключенных, содержавшихся в одиночных камерах, обычно составляло около двадцати четырех человек. В каждой камере было одно окно площадью около квадратного фута, забранное железной решеткой, и двойная дверь: внутри – железная решетчатая дверь, снаружи – толстая деревянная. Днем запиралась только внутренняя дверь, на ночь запирали и деревянную.

Камеры построили в спешке, поэтому стены были все время влажными. Когда я поднял этот вопрос в разговоре с одним из представителей тюремной администрации, тот ответил мне, что наши тела должны впитать всю влагу. Каждому из нас выдали по три одеяла, таких тонких и изношенных, что они были практически прозрачными. Наше постельное белье состояло из одной циновки из сизаля[70] или соломы. Позже нам дали еще войлочную циновку, и можно было положить ее поверх сизалевой, чтобы сделать эту условную постель хоть как-то помягче. В это время года в камерах было настолько холодно, а одеяла давали так мало тепла, что мы всегда спали полностью одетыми.