Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Тюремная администрация так и не объяснила нам, почему нас перевели на работу в карьер. Возможно, для нанесения разметки на дорогах на острове понадобилась дополнительная известь. Вместе с тем мы предположили, что это был очередной способ оказать давление на нас, показать нам, что мы ничем не отличаемся от обычных заключенных на острове Роббен, которые работали здесь на каменных карьерах, и что мы должны расплачиваться за свои преступления так же, как и они. Это была очередная попытка сломить наш дух.

Однако первые несколько недель работы на известняковом карьере оказали на нас совсем другое воздействие. Несмотря на то, что руки у нас покрылись волдырями и кровоточили, мы были полны сил. Мне нравилось находиться на природе, видеть траву и деревья, наблюдать за птицами над головой, чувствовать дуновение ветра с моря. Было приятно напрягать свои мышцы, когда солнце светило тебе в спину. Я испытывал удовольствие от самого процесса создания насыпей из камня и извести.

Через несколько дней нас стали водить к карьеру пешком, а не возить на грузовике, и это тоже приободряло нас. Во время наших двадцатиминутных походов мы расширили свое представление об острове. Можно было наслаждаться видом густого кустарника и высоких деревьев, которые росли на острове, чувствовать запах цветущих эвкалиптов, замечать антилоп, пасущихся вдалеке. Хотя некоторые из заключенных считали такие походы обременительными, я не был согласен с ними.

Хотя наша работа в известняковом карьере должна была показать нам, что мы ничем не отличаемся от других заключенных, власти по-прежнему относились к нам как к прокаженным, которые когда-то населяли остров. Иногда мы видели заключенных, работавших на обочине дороги, и надзиратели, следившие за ними, приказывали им зайти за кусты, чтобы они не смогли заметить нас, когда мы проходили мимо. Тюремщики словно опасались, что один наш вид был способен как-то повлиять на дисциплину остальных заключенных. Иногда краем глаза мы могли видеть, как кто-нибудь из тех, от кого нас прятали, поднимал вверх сжатый кулак – приветствие Африканского национального конгресса.

Рядом с известняковым карьером грунтовая дорога расходилась, и обычные заключенные направлялись по ее правому ответвлению к каменоломне. Этот перекресток позже станет местом, где мы организовали связь с ними. В кустах рядом с перекрестком можно было различить небольшую белую хижину, в которой жил Роберт Собукве. Ее построили много лет назад для чернокожего надзирателя (в то время, когда такие надзиратели еще работали на острове), и теперь ее занимал Роберт Собукве. Место было неухоженным и заросшим, и никто даже не знал, что в этой хижине кто-то обитает, кроме охранника, который находился поблизости.

Срок тюремного заключения Собукве закончился в 1963 году, но в соответствии с принятым в том же году парламентом страны новым пунктом Закона о поправках к общему законодательству (стал известен как «Поправка Собукве») министр юстиции теперь мог ежегодно продлевать срок заключения политических заключенных без предъявления каких-либо обвинений. Именно так и поступили с Робертом: ему шесть лет продлевали его срок, и он в течение шести лет вел на острове Роббен странное существование свободного человека, которому было отказано в свободе[79]. Иногда нам удавалось мельком увидеть его на участке рядом с хижиной, но не более того, поскольку ему было строжайше запрещено контактировать с другими заключенными.

Прибыв утром на известняковый карьер, мы забирали свои кирки, лопаты, молотки и тачки из цинкового сарая, после чего выстраивались вдоль склона карьера группами по три-четыре человека. Со специальных помостов за нами следили охранники с автоматами. Надзиратели без оружия ходили среди нас, подгоняя нас криками «Gaan aan! Gaan aan!» («Продолжать! Продолжать!»), словно мы были быками.

К одиннадцати часам, когда солнце стояло высоко, мы начинали терять силы. К этому времени я уже был весь в поту. Надзиратели же принимались подгонять нас еще активнее: «Nee, man! Kom aan! Kom aan!» («Нет, не стоять! Продолжать! Продолжать!») Незадолго до полудня, когда у нас был перерыв на обед, мы накладывали добытую известь в тачки и везли ее к грузовику, который увозил ее.

В полдень раздавался свисток, мы спускались к подножию холма и усаживались под цинковый навес, который защищал нас от солнца. Надзиратели обедали в большом сарае, оборудованном столами и скамейками. Нам привозили бачки с вареным маисом. Сотни чаек, громко крича, кружили над нами, пока мы ели, и порой исхитрялись своим метким попаданием испортить кому-нибудь из нас обед.

Мы работали до четырех часов, после чего снова отвозили известь в поджидавший нас грузовик. К концу дня наши лица и тела были покрыты сплошной белой пылью. Мы выглядели как белые призраки с грязными струйками пота. Вернувшись в свои камеры, мы мылись холодной морской водой, которая не могла полностью смыть приставшую к нам пыль.