Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Газеты были для политических заключенных дороже всех богатств мира, более желанны, чем еда или табак. Они были самой ценной контрабандой на острове Роббен. Новости о событиях в нашей собственной стране и в других странах мира являлись информационной основой освободительной борьбы. Нас принципиально лишали каких-либо новостей, и мы очень страдали без них. Уолтер Сисулу, например, чувствовал себя без информации о последних событиях еще хуже, чем я, он казался просто опустошенным. Власти попытались создать вокруг нас полный информационный вакуум. Они не хотели, чтобы мы узнавали что-либо, что могло поднять наш боевой дух или подтвердить, что наши соратники и широкие слои общественности все еще помнят о нас.

Мы считали своим долгом быть в курсе событий политической жизни страны и упорно боролись за право получать газеты. В последующем за долгие годы тюремного заключения на острове Роббен мы изобрели множество способов получать их в свое распоряжение, однако в первое время мы еще не были такими искусными. Одним из преимуществ выходов на работу на известняковый карьер являлось то, что надзиратели завертывали свои бутерброды в газету, и когда они выбрасывали эти газетные обрывки в мусорное ведро, мы тайком забирали их оттуда. Мы отвлекали внимание надзирателей, вытаскивали клочки газет из мусора и засовывали их в свои тюремные робы.

Одним из самых надежных способов получения газет являлся подкуп надзирателей, и это была единственная сфера деятельности, где я был вынужден смириться с неэтичным способом получения информации. Надзиратели постоянно нуждались в деньгах, и их бедность обеспечивала нам возможность решать свои задачи.

Когда мы, в конце концов, добывали очередную газету, было слишком рискованно передавать ее по кругу для чтения. Хранение печатных изданий считалось серьезным нарушением тюремных правил. В этой связи газету, как правило, читал один человек (обычно это был Ахмед Катрада или же, чуть позже, Мак Махарадж). Поскольку Ахмед Катрада отвечал в нашем тюремном сообществе за связь между заключенными, он придумал разные хитроумные способы передачи информации. Он просматривал газету и делал вырезки с разными статьями, которые затем тайно распространялись среди политических заключенных. Каждый из нас должен был написать краткое изложение своей статьи, которую он получил. Эти резюме мы пускали у себя по кругу для чтения, а позже контрабандой передавали в общую секцию тюрьмы. Когда тюремные власти проявляли особую бдительность, Ахмед Катрада или Мак Махарадж сами записывали краткое изложение новостей, а затем уничтожали газету, как правило, разрывая ее на мелкие кусочки и выбрасывая эти клочки в свои отхожие ведра, которые надзиратели никогда не проверяли.

Когда я заметил газету, лежавшую на скамейке, я быстро вышел из своей камеры, прошел в конец коридора, осмотрелся, а затем взял газету и сунул ее себе под рубашку. В других случаях я бы спрятал газету где-нибудь в своей камере и достал бы ее только перед сном. Однако на этот раз я, как ребенок, который предпочитает попробовать сладкое перед основным блюдом, так жаждал новостей, что, вернувшись в камеру, немедленно развернул газету и принялся читать ее.

Не знаю, как долго я читал. Я был настолько поглощен новостями, что не слышал никаких шагов. Внезапно появился офицер и двое других надзирателей. Я даже не успел сунуть газету под кровать. Таким образом, меня поймали с поличным. «Мандела, – сказал офицер, – у тебя то, что запрещено тюремными правилами, и тебе придется ответить за это». После этого надзиратели тщательно обыскали мою камеру, чтобы убедиться в том, что в ней больше нет ничего незаконного.

Через день или два из Кейптауна привезли городского магистрата, и меня отвели в комнату при тюремной канцелярии, которая использовалась в качестве зала суда на острове Роббен. В данном случае тюремные власти согласились вызвать магистрата, потому что знали, что располагают против меня неопровержимыми уликами. Я не стал оправдываться и был приговорен к трем дням карцера и лишения пищи.

Как я считаю, вряд ли меня подставил надзиратель, который оставил газету на скамейке, хотя некоторые из заключенных и предполагали, что это именно так. На судебном слушании тюремные власти допытывались у меня о том, каким образом я смог получить газету, но я отказался отвечать на этот вопрос. Если бы против меня выдвинули ложное обвинение, в таком случае я бы рассказал все как есть.

Карцеры находились в том же тюремном комплексе, где и наши камеры, но в другом его крыле. Хотя они располагались буквально через двор, у заключенных в карцерах возникало впечатление, что они оказались невероятно далеко. В карцере заключенный был лишен компании, физических упражнений и даже еды: три дня он получал только рисовый отвар три раза в день (рисовый отвар – это просто вода, в которой был сварен рис). По сравнению с этим отваром наш обычный тюремный рацион, состоявший из маисовой каши, казался просто пиршеством.