Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

В июне 1976 года до нас начали доходить слухи о массовых беспорядках в стране. Эти слухи были весьма причудливыми, порой просто невероятными: якобы молодежь Суэто, пригорода Йоханнесбурга, смогла одержать верх над военными, при этом солдаты в панике побросали оружие и убежали. Только когда в августе на остров Роббен начали прибывать первые заключенные из числа молодежи, принимавшей участие в событиях 16 июня, мы узнали, что же произошло на самом деле.

16 июня 1976 года пятнадцать тысяч чернокожих учащихся собрались в Суэто на мирную демонстрацию в знак протеста против постановления правительства о введении языка африкаанс в качестве обязательного языка обучения в половине всех классов в средних школах. Учащиеся не хотели учиться, а учителя не желали преподавать на языке угнетателей. Ходатайства родителей и учителей власти оставили без внимания. Отряд полиции, столкнувшись с толпой решительно настроенных школьников, без предупреждения открыл огонь, в результате чего погиб тридцатилетний Гектор Питерсон и многие другие. Учащиеся принялись драться палками и камнями, начался массовый хаос, сотни детей были ранены, а двое белых мужчин забиты камнями до смерти.

События этого дня так или иначе отразились на повседневной жизни каждого города и поселения Южной Африки. Беспорядки и акты насилия прокатились по всей стране. Массовые похороны жертв столкновений с властями стали национальными акциями единства. Молодежь Южной Африки воспламенилась духом протеста и бунта. Учащиеся бойкотировали занятия в школах по всей стране. Руководство Африканского национального конгресса активно поддержало их протест и выступило с заявлением, осуждающим расправы над школьниками. Закон о расширении университетского образования обернулся бумерангом против своих авторов, потому что эти озлобленные и дерзкие молодые люди, вышедшие на улицы, являлись результатом его принятия.

К сентябрю 1976 года секция с карцерами тюрьмы на острове Роббен была заполнена молодыми людьми, арестованными в результате этих массовых беспорядков. Из разговоров шепотом мы смогли узнать из первых рук, что произошло. Мои товарищи и я были чрезвычайно воодушевлены. Дух массового протеста, который, казалось, в 1960-е годы дремал, теперь, в 1970-е годы, вспыхнул с новой силой. Многие из этих молодых людей покинули страну, чтобы пройти военную подготовку в лагерях нашей организации в Танзании, Анголе и Мозамбике, а затем тайно вернулись домой. Их были тысячи. В тюрьме политического заключенного больше всего обнадеживает осознание того, что его коллеги на воле поддерживают то дело, ради которого он находится в тюремных стенах.

Эти молодые люди были заключенными совсем другой породы, чем мы сами и те, кого мы когда-либо видели раньше в тюремном заключении. Они отличались храбростью и агрессивностью. Они не подчинялись приказам тюремных властей и кричали: «Amandla!» («Власть!») – при каждой возможности. Их первым побуждением было сопротивляться, а не сотрудничать. Тюремная администрация не знала, как с ними обращаться. Во время судебного процесса в Ривонии я как-то заметил полицейскому из службы безопасности, что, если правительство не изменит своей политики, на наше место когда-нибудь придут борцы за свободу, которые заставят власти с грустью вспоминать о нас. И вот этот день для острова Роббен настал.

В этих молодых людях мы увидели гневный революционный дух нового времени. Я получил некоторое предупреждение об этом новом поколении от Винни, когда она во время визита ко мне несколько месяцев назад сумела в завуалированной форме рассказать, что появилась масса недовольной молодежи, воинственной по своему настрою и придерживающейся панафриканских взглядов. Она предупредила меня, что это поколение способно изменить сам характер освободительной борьбы и мне следует знать об этом.

Новые заключенные были удивлены варварскими, по их оценке, условиями содержания нас на острове Роббен и заявили, что не могут понять, как мы могли жить в такой обстановке. На наш ответ: «Видели бы вы условия на острове в 1964 году!» – они отреагировали весьма скептически. Новое поколение относилось к нам так же предвзято, как и к тюремным властям. Оно предпочло игнорировать наши призывы к дисциплине и сочло все наши рекомендации неубедительными.

Было очевидно, что молодые заключенные рассматривали нас, участников судебного процесса в Ривонии по обвинению в государственной измене, как представителей умеренного крыла освободительного движения. После стольких лет клейма радикального революционера быть воспринятым как «умеренный» было новым и не совсем приятным чувством. Я знал, что могу отреагировать одним из двух способов: либо отчитать их за дерзость, либо прислушаться к ним и попытаться понять, что они из себя представляют. Я выбрал последнее.