У нас складывалось впечатление возрождения Африканского национального конгресса. Формирования «Умконто ве сизве» активизировали свою диверсионную деятельность, которая приобрела новые масштабы. В июне наши отряды подорвали взрывные устройства на огромном нефтеперерабатывающем заводе в Сасолбурге к югу от Йоханнесбурга. Каждую неделю осуществлялись диверсии с использованием взрывных устройств на том или ином стратегическом объекте. В частности, были проведены диверсии на электростанциях в восточном секторе провинции Трансвааль, в полицейских участках в Гермистоне, Дейвтоне, Нью-Брайтоне и в других городах, а также на военной базе Фуртреккерхугте вблизи Претории. Все это были стратегически важные объекты, поэтому диверсии против них привлекли повышенное внимание властей и обеспокоили их. Министр обороны генерал Магнус Малан при поддержке премьер министра Питера Боты одобрил военную доктрину, ставшую известной под названием «тотальный натиск». Она представляла собой широкое привлечение армейских подразделений для жесткого подавления любых попыток борцов за свободу подорвать политический режим африканеров-националистов.
Кампания «Свободу Манделе» стала приносить неожиданные результаты. Как мне рассказали, в 1981 году студенты Лондонского университета выдвинули меня кандидатом на должность почетного ректора университета. Конечно же, это была честь для меня. Моими соперниками были член британской королевской семьи принцесса Анна и британский профсоюзный лидер Джеймс Ларкин Джонс. В итоге я набрал 7199 голосов и, к сожалению, проиграл дочери королевы Великобритании. Я написал Винни в Брандфорт, что это голосование, как я надеялся, хотя бы на мгновение превратило ее скромную лачугу в замок, сделав ее крошечные комнаты такими же величественными, как бальный зал в Виндзоре.
Общественная кампания за освобождение политических заключенных, содержавшихся на острове Роббен, возродила наши надежды. В суровые дни начала 1970-х годов, когда Африканский национальный конгресс был на грани полного разгрома и, казалось, вот-вот прекратит свою деятельность, нам приходилось заставлять себя не поддаваться отчаянию. Мы во многих отношениях просчитались в своих планах. Ведь мы предполагали, что уже к 1970-м годам будем жить в демократической, нерасовой Южной Африке. Тем не менее, когда мы вступили в новое десятилетие, мои надежды на обновленную Южную Африку вновь возросли. Иногда, выходя по утрам в тюремный двор, я радовался всему живому там: чайкам и трясогузкам, маленьким деревцам и даже отдельным травинкам, которые, казалось, улыбались на солнце. Именно в такие моменты, когда я осознавал красоту даже этого маленького, замкнутого уголка нашего огромного мира, я понимал, что когда-нибудь мой народ и я обязательно будем свободны.
86
Как и для моего отца, моим предназначением являлось быть советником вождя племени тембу. Хотя я выбрал в своей жизни другой путь, я все же старался соответствовать той роли, для которой меня изначально готовили. Из тюрьмы я делал все возможное, чтобы поддерживать связь с вождем своего племени и по возможности давать ему свои советы. По мере того как я становился старше, мои мысли все чаще и чаще обращались к зеленым холмам Транскея. Я никогда не переехал бы туда под патронат квазиправительства вновь образованного бантустана, но я мечтал однажды вернуться в свободный Транскей. Я, таким образом, оказался в большом смятении, когда в 1980 году узнал, что верховный вождь племени тембу Сабата Далиндьебо был свергнут моим племянником К. Д. Матанзимой, премьер-министром Транскея.
Группа вождей племени тембу обратилась со срочной просьбой о встрече со мной. Это было одобрено властями, которые, как правило, были согласны одобрить визиты племенных вождей, полагая, что чем больше я буду вовлечен в племенные дела и в целом дела провинции Транскей, тем меньше я буду вовлечен в общую освободительную борьбу.
Правительство поддерживало власть традиционных племенных лидеров в противовес Африканскому национальному конгрессу. В то время как многие из моих коллег считали целесообразным для меня прекратить всякие контакты с руководством своего племени, я склонялся к тому, чтобы поддержать эти связи. По моему мнению, не было никакого противоречия между тем, чтобы относиться к числу руководителей племени и являться членом АНК. Это спровоцировало один из самых продолжительных и щепетильных диспутов между политическими заключенными на острове Роббен: должны ли представители АНК принимать участие в деятельности государственных структур. Многие из нас считали это коллаборационизмом. В этой связи я вновь счел необходимым провести различие между общей концептуальной установкой и тактикой. Для меня важнейшим вопросом был тактический: станет ли наша организация сильнее благодаря участию в этих структурах или же в результате их бойкота? В данном конкретном случае, как я полагал, мы должны стать сильнее в результате участия в разрешении племенных проблем.