Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Я ответил, что если он принципиально не возражает против переговоров, то какая разница, кто их инициировал? Важно было то, чем они завершатся, а не то, как они начались. Как я сообщил Уолтеру, по моему мнению, нам следует продвигать вперед переговорный процесс, а не заботиться о том, кто первым постучал в дверь. Уолтер понял, что я уже принял соответствующее решение, и заявил, что не будет меня останавливать, но при этом надеется, что я отдаю себе отчет в том, что делаю.

Следующим был Рэймонд Мхлаба. Я объяснил ему сложившуюся ситуацию, как ранее Уолтеру. Рэймонд всегда был немногословен, и на сей раз он несколько секунд переваривал то, что услышал, а затем посмотрел на меня и сказал: «Мадиба, чего же ты ждал? Мы должны были начать это много лет назад!» Реакция Эндрю Млангени была практически такой же, как у Рэймонда. Последним из моих собеседников был Ахмед Катрада, и его ответ был отрицательным. Он был настроен так же решительно против того, что я предлагал, как Рэймонд и Эндрю – за. Судя по всему, ему еще сильнее, чем Уолтеру, казалось, что, начав переговоры с правительством, мы тем самым признаем свою капитуляцию. Как и Уолтер, он подтвердил, что, в принципе, не возражает против переговоров, однако моих аргументов, которые я на этом этапе привел в разговоре с Уолтером, он не принял. В этом отношении он непреклонен, считая, что я иду по неверному пути. Тем не менее, несмотря на свои опасения, он подытожил нашу беседу фразой, что не будет стоять у меня на пути.

Вскоре после этого я получил записку от Оливера Тамбо, которую мне тайно передал один из моих адвокатов. До Оливера дошли слухи о том, что я веду секретные переговоры с правительством, и он обеспокоился. Как он сообщил, он был в курсе, что я в течение некоторого времени находился один, вдали от своих коллег. В этой связи у него возник правомерный вопрос: что происходит с Манделой? В своей короткой записке Оливер просил ответить по существу: что я обсуждал с правительством? Оливер не допускал и мысли, что я могу предать наше дело, однако допускал, что я был способен совершить ошибку в оценке ситуации. На самом деле, тон его записки предполагал различные варианты.

Я ответил Оливеру очень кратким письмом, в котором сообщил, что веду речь с правительством только об одном: о возможной встрече между Национальным исполнительным комитетом Африканского национального конгресса и правительством Южной Африки. Я не стал вдаваться в подробности, чтобы не допустить утечки конфиденциальной информации. Я просто подчеркнул, что настало время для таких переговоров, и подтвердил, что ни в коем случае не скомпрометирую нашу организацию.

Хотя руководство АНК уже десятилетиями призывало к переговорам с правительством, мы никогда не сталкивались с реальной перспективой таких контактов. Одно дело – рассматривать их теоретически, и совсем другое – практически обеспечивать их подготовку и проведение. Составляя свой ответ Оливеру Тамбо, я одновременно начал готовить проект своего меморандума для Питера Боты. Я позаботился о том, чтобы Оливер его также увидел. Я был уверен в том, что после ознакомления с моим меморандумом у Оливера и Национального исполкома АНК исчезнут какие-либо опасения насчет того, что я мог сойти с правильного пути.

93

Первое официальное заседание секретной рабочей группы, занимавшейся проработкой возможности организации переговоров между Африканском национальным конгрессом и правительством, состоялось в мае 1988 года в изысканном офицерском клубе в окрестностях тюрьмы «Полсмур». Хотя я знал и министра юстиции Коби Коэтси, и специального уполномоченного по исправительным учреждениям генерала Виллемса, я никогда раньше не встречал генерального директора Департамента исправительных учреждений Фани ван дер Мерве и руководителя Национальной службы разведки Нила Барнарда. Фани ван дер Мерве был спокойным, уравновешенным человеком, который говорил только тогда, когда ему требовалось сказать что-то действительно важное. Нилу Барнарду было слегка за тридцать, он отличался острым умом, высоким интеллектом и железной самодисциплиной.

Первая встреча получилась довольно напряженной, однако в ходе последующих заседаний мы могли говорить друг с другом уже более свободно и прямо. Первые несколько месяцев мы встречались практически каждую неделю, в последующем встречи проходили нерегулярно: иногда между ними проходило больше месяца, а иногда – не более недели. Заседания обычно назначались правительством, но порой именно я просил встретиться.