Чтобы мобилизовать народные массы против планов правительства по принудительному переселению, Африканский национальный конгресс в то время стал практиковать проведение каждое воскресенье вечером собраний на площади Свободы в центре Софьятауна. Это были яркие мероприятия, которые сопровождались криками «Asihambi!» («Мы не переедем!») и пением «Sophiatown likhaya lam asihambi!» («Софьятаун – мой дом, мы никуда не переедем!») На собраниях выступали ведущие активисты АНК, владельцы земельных участков, арендаторы, члены поселкового совета, зачастую – преподобный Хадлстон, который проигнорировал рекомендации полиции ограничить свою деятельность церковными делами.
Однажды воскресным вечером, вскоре после инцидента в кинотеатре «Один», я должен был в очередной раз выступить на площади Свободы. Собравшиеся в тот вечер были возбуждены, и их эмоциональное состояние, несомненно, не могло не повлиять на меня. Присутствовало очень много молодых людей, и они были ожесточены и жаждали действий. Как обычно, по периметру площади столпились полицейские, вооруженные как пистолетами, так и карандашами. Последние тщательно записывали, кто выступал и что именно говорил. Мы пытались обратить этот факт в нашу пользу, стараясь продемонстрировать, что ничего не утаиваем от полиции, что нам нечего скрывать, даже нашу неприязнь к ней.
Я начал с того, что рассказал о росте масштабов репрессий правительства после Кампании гражданского неповиновения. Я отметил, что правительство теперь боится силы африканского народа. Говоря это, я все больше и больше возбуждался. Мне нравилось воспламенять аудиторию, и в тот вечер у меня это хорошо получалось.
Осуждая правительство за его жестокость и беззаконие, я переступил черту: я заявил, что время пассивного сопротивление закончилось, что тактика ненасилия оказалась бесполезной, что она никогда не сможет свергнуть режим белого меньшинства, стремящегося сохранить свою власть любой ценой. Я завершил свое выступление заявлением, что насильственные меры – это единственное оружие, которое способно уничтожить апартеид, и что мы должны быть готовы в самое ближайшее время прибегнуть к этому оружию.
Толпа была взволнована, особенно молодежь, которая неистово аплодировала мне. Она была готова действовать немедленно. В этот момент я начал петь песню свободы, в которой были такие слова: «У нас есть враги, давайте возьмем наше оружие, чтобы напасть на них». Собравшиеся подхватили эту песню, а когда она завершилась, я указал на полицию и воскликнул: «У нас есть враги, вот они!» Собравшиеся вновь зааплодировали и начали делать агрессивные жесты в сторону полицейских. Те выглядели взволнованными, некоторые из них, словно в ответ на мой жест, указывали на меня, как бы говоря: «Мандела, мы это просто так не оставим!» Я и не возражал. В пылу своего выступления я тогда не думал о возможных последствиях.
Мои резкие фразы в тот вечер имели свои причины. Я много размышлял о будущем. Правительство энергично принимало решительные меры, чтобы предотвратить повторение чего-либо подобного Кампании гражданского неповиновения. Я стал анализировать нашу борьбу с разных углов. Африканский национальный конгресс ставил своей целью организовать массовое движение сопротивления существующему режиму, вовлечь рабочих и крестьян Южной Африки в масштабную протестную кампанию, настолько масштабную и мощную, чтобы она смогла прекратить господство белых. Но националистическое правительство Даниэля Малана исключало возможность любого законного выражения несогласия с его политикой. Я убедился в том, что власти готовы безжалостно подавить любой законный протест со стороны африканского большинства. Складывалось впечатление, что вскоре нас ожидало возникновение полицейского государства в буквальном смысле этого слова. Такая перспектива была не за горами.
Я приходил к мнению, что как законные, так и внеконституционные протесты скоро станут невозможными. В Индии Махатма Ганди имел дело с доминированием иностранной державы, которая придерживалась более реалистичного политического курса и была более дальновидной, чем южноафриканские власти. Африканеры-националисты в Южной Африке представляли собой совершенно другую силу. Ненасильственное пассивное сопротивление эффективно до тех пор, пока ваш соперник соблюдает те же правила, что и вы. Но если на мирный протест отвечают насилием, его эффективность становится ничтожной. Для меня ненасилие являлось не моральным принципом, а тактическим методом. Как я понимал, в использовании неэффективного оружия нет никакого смысла. Однако мои мысли по этому поводу еще не сформировались окончательно, и мое последнее выступление на площади Свободы было еще преждевременным.