Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Введенные правительством новые запреты в отношении меня неизбежно вытеснили меня из самой гущи борьбы на ее обочину, оттеснили от роли одного из основных лидеров к роли второстепенного персонажа. Хотя со мной достаточно часто консультировались и я все еще как-то влиял на развитие событий, но мог делать это отдаленно и только тогда, когда меня прямо спрашивали по тому или иному вопросу. Я больше не чувствовал себя жизненно важной частью нашей организации, ее сердцем, легкими или позвоночником, но ощущал себя лишь ее отрубленной конечностью. В то время даже борцы за свободу должны были подчиняться законам, поскольку тюремное заключение за их нарушение делало этих активистов бесполезными для АНК. На том этапе мы все еще не считали себя явными революционерами, открыто сражавшимися с режимом, чего бы это ни стоило. Мы полагали, что лучше организовать подполье, чем сесть в тюрьму. Когда я оказался вынужден уйти из АНК, организация должна была подобрать мне замену, и, как бы это ни было печально для меня, я больше не мог обладать (в рамках АНК) той властью, которой когда-то обладал. Пока я возвращался в Йоханнесбург, пейзажи провинции Оранжевое Свободное государство уже не могли улучшить мне настроение, как раньше.

19

Когда я получил правительственное уведомление о новых запретах в отношении себя, уже в следующем месяце должна была состояться региональная конференция филиала АНК в провинции Трансвааль, и я уже завершил проект своего обращения к форуму в качестве председателя филиала. Его зачитал на конференции Эндрю Кунен, член исполнительного комитета регионального филиала АНК. В этой речи, которая впоследствии стала известна под названием «Путь к свободе тернист» (это высказывание принадлежит Джавахарлалу Неру), я подчеркнул, что теперь народные массы должны быть готовы к новым формам политической борьбы. Новые законы, принятые правительством, и его репрессивная практика сделали прежние формы массового протеста (публичные митинги, заявления для прессы, забастовки) чрезвычайно опасными для освободительного движения и, следовательно, самоубийственными. Газеты не публиковали наши заявления, типографии отказывались печатать наши листовки – и все это из-за страха преследования властями в соответствии с Законом о подавлении коммунизма. «Эти события, – отметил я, – требуют развития новых форм политической борьбы. Старые методы теперь, действительно, стали просто самоубийственными». Далее в моем выступлении приводились следующие идеи: «Между угнетенным народом и угнетателями существуют непреодолимые разногласия. Не за горами день расплаты, которую силы свободы готовят для сил реакции. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что, когда этот день настанет, правда и справедливость восторжествуют… Чувства угнетенных еще никогда не были более горькими, чем сейчас. Тяжелое положение вынуждает их ценой собственной жизни сопротивляться отвратительной политике гангстеров, которые правят нашей страной… Свержение угнетения предопределено самой историей, будет одобрено всеми силами мира и является высшим стремлением каждого борца за свободу».

В апреле 1954 года Юридическое сообщество провинции Трансвааль обратилось в Верховный суд с ходатайством о том, чтобы мое имя было вычеркнуто из списка аккредитованных адвокатов на том основании, что политическая деятельность, за которую я был осужден в ходе Кампании гражданского неповиновения, противоречит понятиям профессионализма и добросовестного поведения. Ходатайство было подано в то время, когда юридическая компания «Мандела и Тамбо» процветала, а я в качестве адвоката каждую неделю участвовал в десятках судебных процессов.

Наш офис в официальном порядке проинформировали об этой инициативе, и, как только соответствующее заявление было обнародовано, я стал получать предложения о поддержке и помощи. Я получал такие предложения даже от ряда известных юристов из числа африканеров. Многие из этих людей являлись сторонниками Национальной партии, однако считали, что данное заявление было предвзятым и несправедливым. Их реакция продемонстрировала мне, что даже в расистской Южной Африке профессиональная солидарность иногда может выходить за рамки цвета кожи и что в нашей стране еще оставались адвокаты и судьи, которые отказывались бездумно подчиняться аморальному режиму.