Через пятнадцать минут достигнув центра городка, Бейбарсова протолкалась через базарную площадь и нырнула в одну из ответвляющихся от неё улочек-артерий. Затем в ту, что ответвлялась от первой, и в ещё одну, совсем тёмную и узкую. Снег здесь был сплошной грязью, по стенам клочками сползали мокрые бумажки: в основном афиши, рекламирующие новую автограф-сессию Вени Вия, портреты разыскиваемых Магществом магов и плакаты, огромными кроваво-красными буквами сообщавшими часы комендантского часа на Лысой горе и серией премерзких живых иллюстраций демонстрировавшие, что будет с теми, кто не сочтёт нужным их соблюсти. Сашка непроизвольно скривилась и отвернулась от плакатов к уходящей вниз полуподвальной лесенке в глухой стене противоположного скособоченного дома. Над лесенкой прилепился шиферный навес, а под навесом на небольшой деревянной табличке чёрной краской было витиевато выведено: «У Синдбада». Рядом с табличкой, свисая с края шифера, качался на цепи старый корабельный фонарь. Пламя за пыльным стеклом плясало даже сейчас, слегка рассеивая дневные сумерки тесной улочки неуютным красным светом.
Сашка неуверенно переступила с ноги на ногу, глядя на вывеску и фонарь, с тихим скрипом мерно качающийся из стороны в сторону при полном отсутствии ветра. Они с Юрой давно заприметили это место, но никогда не решались сюда сунуться. Раз десять приходили на улицу и любопытно глазели на редких входящих и выходящих из кабачка с другого конца дороги. А народец здесь был разношерстный даже по меркам Лысой горы! Разношерстный и опасный. Так что всё неизменно заканчивалось тем, что Юра, наглазевшись, брал Сашку за руку и уводил её подальше отсюда.
Но Юры сейчас с ней не было.
Решившись, Сашка перешла дорогу и оказалась под выкрашенным облезлой зелёной краской шиферным навесом, на самой верхней ступени лестницы. На второй, на третей… Где-то посередине она стянула с головы яркую шапку и, скомкав, сунула в карман — словно бы упавшие по обеим сторонам худого бледного лица волосы могли придать шестнадцатилетней девчонке больше солидности в глазах постояльцев этого заведения.
Кованая металлическая дверь была не заперта. Около неё не толкался татуированный охранник, как это было в клубе «Руки-Ноги», а по центру не висел молоток. Из двери торчала только зловещая ручка в форме открытой ладони скелета. Кирпичная стена рядом мелкими меловыми буквами философски вопрошала: «Можно и предупредить, но зачем?»
Сашка с опасением покосилась на эту надпись. О чём, чисто теоретически, можно было здесь предупредить, она не предполагала. Все, кто входил и выходил из этого места, делали это без всяких видимых усилий, а вход не требовал ни искр, ни паролей. На всякий случай Бейбарсова, пустив в рукав искру, просветила дверь истинным зрением, но ничего подозрительного не засекла. Вздохнув, она собралась с духом и вложила свою костлявую ладонь в металлические пальцы скелета.
Торчащая из двери ручка ожила. Холодные пальцы сомкнулись вокруг Сашкиной руки и сдавили так, что она вскрикнула. Впрочем, не столько из-за боли, сколько из-за разряда чужой враждебной энергии, током проскочившей по телу. Ещё через мгновение она поняла, что её ауру тщательно изучают. Кто-то копается в её сущности, словно в пакете, разглядывая содержимое. Ощущение было мерзкое. Сашка выгнула спину и зашипела, вцепившись второй рукой в ту, которую держала в клещах дверная ручка, пытаясь высвободить её.
Но всё уже кончилось. Холодные пальцы-кости разжались, и тяжёлая дверь кабачка приглашающе приоткрылась, выпуская на тихую улицу гул, стук и звон питейного заведения.
Сашка выдохнула, нервно заправив за ухо волосы и разминая кисть. Теперь она поняла — вернее, прочувствовала — насчёт чего «не предупреждали» меловые буковки при входе: сюда не пускали светлых всех форм и подвидов. Что случилось бы с Софьей, вздумай она пожать ручку этой двери, Сашка представлять не хотела. С младшей Бейбарсовой достаточно было того, что как только установилась её непричастность к группе забаненных, её впустили.
Бейбарсова — не касаясь больше ручки — за край отворила дверь и шагнула через вожделенный порог «Синдбада».