Перестройка энергетики давала бы возможность массово внедрить новые технологии, запускающие новый цикл экономического роста. И в данном случае не так важно, насколько «экологичными» являются эти технологии сами по себе, а то, что с их помощью можно преодолеть затянувшуюся стагнацию. Другой вопрос — насколько результат этого процесса будет соответствовать целям и задачам его инициаторов, будет ли трансформация проходить исключительно в интересах капитала или станет поводом для нового витка общественной борьбы, ставкой в которой может оказаться сохранение буржуазного экономического порядка как такового.
К несчастью для правящих классов и даже для новых политических сил, вооруженный конфликт запускает стихийные процессы, как разрушительные, так и созидательные, но в любом случае не поддающиеся контролю привычными средствами. Как заметил Троцкий, «войну нельзя устранить по произволу, после того как она дала ожидавшийся от нее революционный толчок, как исторического мавра, который выполнил свою работу»[290]. Воронка кризиса засасывает в себя общество и экономику. Соотношение сил в обществе, в хозяйственном управлении и бюрократии меняется, появляются новые группы интересов, претендующие на влияние и власть, порой не заинтересованные в решении проблем, побочным продуктом которых они сами являются. Однако парадоксальным образом именно глубина кризиса, трагичность происходящих событий и масштабы разрушений (требующие соответствующих масштабных усилий для восстановления производства и социального быта) работают на радикализацию перемен, создавая условия для прихода к власти сил, вчера находившихся на обочине политического процесса или вовсе не имевших организационного воплощения, но способных к реализации необходимых для спасения мер в наиболее последовательной и решительной форме.
Назревшая в рамках мир-системы структурная перестройка может быть осуществлена разными средствами, разными темпами и за счет разных социальных групп. По сути дела, военная операция ставит и вопрос о том, кто заплатит за перемены, кто сможет оказаться их выгодополучателем. И поскольку боевые действия порождают собственную стихию, формируют новые интересы и меняют соотношение сил, выигравшими далеко не всегда оказываются те, кто стоял у истоков конфликта.
Связь между войнами и революциями была очевидна уже в XIX веке, когда события Франко-прусской войны породили падение режима Второй империи, а затем появление Парижской коммуны во Франции. Тем более очевидной была эта связь для русской революции 1905 года, последовавшей за Русско-японской войной и революцией 1917 года, развернувшейся на фоне поражений русской армии в Первой мировой войне. В этом же ряду стоит и Ноябрьская революция 1918 года в Германии. В массовом сознании возникло представление, что проигранные войны неминуемо стимулируют революционные взрывы или, во всяком случае, серьезные реформы (тут можно вспомнить влияние Крымской войны на отмену крепостного права в России и перестройку в СССР, начавшуюся в ситуации, когда советская армия была в Афганистане). Однако все не так просто, как кажется на первый взгляд. Об этом очень точно написал еще Лев Троцкий, заметив: «Поражения дезорганизуют и деморализуют правящую реакцию, но одновременно война дезорганизует всю общественную жизнь, и прежде всего ее рабочий класс»[291]. Можно сказать, что война, особенно — проигранная, создает потребность в переменах и возможность для них. Но масштаб, направленность и успех преобразований зависят уже от зрелости участвующих в этом процессе политических сил и от их способности не только взаимодействовать со стихийным движением общества, но и от того, насколько их усилия будут содействовать социальной консолидации, укреплению солидарности и готовить практические решения в условиях острого кризиса.
Войны встряхивают общество и побуждают миллионы людей к активному участию в событиях, даже если к этому у рядовых граждан не было ни стремления, ни потребности. Именно поэтому военные конфликты часто оказываются катализаторами революционных перемен. Однако точно так же, как наивно было бы верить, будто эти перемены произойдут стихийно в нужном нам направлении, нет смысла и сетовать на то, что, обрушившись на нас внезапно, катастрофа застала нас неподготовленными.